Роман Гуль - Азеф

Стоя у окна, Вера чувствовала, как волнение за Бориса сплетается с волнением за дочь. Но от чувства к Борису в углу груди билось крылом, учащалось сердце. И Вера всматривалась в окно: неслись темные ели, на порубе широкой плешью пролетел лесопильный завод с ходящими там людьми, которых Вера никогда не увидит.

От налетавшего ветра Вера прикрылась рукой, не попала бы в глаз гарь. Вспоминала монгольские, скошенные глаза. "Ах, Борис, Борис".

Рубленые дома рванулись вихревой лентой, кругом зашумел воздух. С закрытыми глазами можно было узнать, что поезд мчится сквозь строения. На красном казенном здании: "Товарная станция Вологда". Летят мимо люди, ели, дрова, шпалы, розовые штабели кирпичей. Поезд заревел. И Вера увидела совершенно такую платформу, как себе представляла.

- Простите пожалуйста, - перед Верой стояла очень худенькая девушка, похожая на воробья, - вы к ссыльному Савинкову? вы его жена?

- Да, я Савинкова - и не в силах держать чемодан Вера опустила его.

- Борис Викторович просил вас встретить и проводить - заторопился, краснея, воробей - ссыльным запрещено у нас встречать на вокзале. Давайте чемодан.

- Ах, да что вы.

- Ну, понесемте вместе. Борис Викторович далеко от вокзала.

Подбежал широченный носильщик с бляхой на груди. Вера, смеясь, сказала:

- Возьмите пожалуйста, нам не под силу. Вера села в широкие сани. Была рада, что носильщик веселый. Что буланая вятка веселая. И девушка веселая. А главное солнце весело разлилось пятном огненного масла в голубоватой прозрачности.

3

Савинков стоял у окна, смотря далеко в улицу, откуда должна была выехать Вера. Он думал, что в сущности Вера, конечно, хороший человек. На Галкинскую-Дворянскую вынырнула буланая голова вятки. Он сказал: - Вера. Действительно в санях была Вера.

Она не помнила, как вылезала, как шла по сеням. Помнила, как открыла дверь и бросилась к Борису.

- Ну, ну. Вера, ну, ну - смеясь, усаживал ее Савинков - у меня прежде всего дисциплина, умывайся вот тут, а потом - Анисья! - крикнул он давайте-ка самовар!

Вера, как после сна, проводила рукой по лицу.

- Я всё не верю, что я у тебя, что это ты. Ты очень изменился.

- Полысел, постарел, но такой же "бесконечно милый"?

- Милый, милый, - шептала Вера.

Не стучась, черным валенком кухарка Анисья распахнула дверь и тяжело ступая пятками, деревянно пронесла к столу самовар.

4

Где-то над Сухоной задержалось еще огненное солнце. А на сугробы улиц уж легли от домов тени.

Савинков и Вера шли по деревянным скрипящим тротуарам. Зимний сумеречный вечер тих. Снег потерял белизну, став синим. Над ним плывет благовест сорока церквей. И в зимнем воздухе неуловимо чувствуется весенняя талость.

- Вот ты здесь и мне ничего больше не надо. Я сама вся другая... Душа наполнилась. А без тебя всё казалось, что я пустая, кривобокая какая-то смеется Вера. - А сейчас всё так хорошо.

Савинков смотрит в снег, курит папиросу, она раскуривается огоньком в синих сумерках.

- Если б ты знал только какая Танюшка чудная. Очень похожа на тебя. Какая это радость. Я теперь, знаешь, на нерожавших женщин смотрю с жалостью. Они все кажутся мне несчастными и даже те, которые работают с вами, такие как Фигнер, Перовская.

- Это другие женщины. - Савинков отбросил папиросу в сугроб.

- Может быть. Когда мне в больницу принесли кормить девочку, я думала, что сердце не выдержит... Савинков смотрел в тающую даль улицы.

- Как называется эта улица? Здесь такие смешные названия.

- Трехсвятительская.

В окнах Треховятительской пестрели абажурами керосиновые лампы.

- Как тут тихо.

- Вера, у меня есть дело.

Вере хорошо. Даже не вслушиваясь, смотря на проходившую в окне с лампой женскую фигуру, сказала:

-Да?

- На днях ко мне приедут от эс-эров. Я решил бежать... заграницу...

Они выходили на площадь. Из собора от вечерни густой толпой шли люди. Было видно в церковные двери, как тушили большую люстру. Вера хотела бы умолять, просить, уговаривать...

- Что ж... это бесповоротно?

- Я жду каждый день. Побег зависит от этого приезда и от погоды.

Дом костела, где жил Савинков, был темен. У калитки Вера сказала:

- Стало быть опять... одна...

Анисья в сенях вздувала лампу.

5

Когда утром постучали в дверь, Вера вздрогнула.

На пороге стояла плотная, старая, незнакомая, плохо одетая женщина. У нее было красное, обветренное лицо с грубоватыми чертами.

- Спасибо, голубушка - говорила женщина Анисье, кивая ей головой, пока Анисья не ушла.