Роман Гуль - Азеф

5

На переговоры с ЦК он приехал в смокинге с красной гвоздикой в петлице. Не извинился за костюм, бросив, что с вечера артистки Гранд Опера. Небрежно, надменно, Чернову показалось даже нагло, словно не добивался руководства, Савинков стал договариваться об условиях.

- У вас Павел Иванович акт уж намечен?

- Центральный.

- Ну, и прекрасно, в данный момент, после Азефа, цареубийство именно спасло бы престиж партии. Так что же? Товарищи вам доверяют, опытность ваша известна, ЦК выражает вам доверие, не пуху не пера, стало быть подпишем?

Савинков, не читая, подписал договор с ЦК.

"1. Б. О. партии с. р. объявляется распущенной. 2. В случае возникновения боевой группы, состоящей из членов п. с. р. под руководством Савинкова, ЦК а) признает эту группу, как вполне самостоятельную, независимую в вопросах организационно-технических, б) указывает ей объект действия, в) обеспечивает ее с материальной стороны деньгами и содействует людьми, г) в случае исполнения ею задачи разрешает наименоваться Б. О. партии с. р., 3. настоящее постановление остается в силе впредь до того или другого исхода предпринятого Б. О. дела и во всяком случае не более года".

Поблескивая лакированными туфлями, закладывая в боковой карман договор, Савинков вышел из квартиры Чернова. Ехал в ветре открытого автомобиля. В откинутой фигуре была небрежность Он любил быструю езду.

6

Боясь провокации, Савинков составил террористическую группу из старых товарищей. И из Парижа стал готовить цареубийство. Уже первые сведения пришли: - трое боевиков начали в северной столице слежку за выездами царя из Царского. Савинков отдал распоряжение готовить динамит в уединенной вилле в Нейи. Бесконтрольное обладание людьми и деньгами, сопряженное с ответственностью, доставляло удовлетворение.

Савинков любил боевиков. Знал, что каждого пошлет и каждый пойдет на смерть. Больше других любил молодого Яна Бердо, поляка с аристократически военной внешностью, умевшего держаться, пить и есть. Поэтому дал ему кличку "Ротмистр".

"Ротмистр" любил жизнь. У него были утонченные вкусы. Вместе бывали завсегдатаями скачек в Лонгшан. И желтые людишки вертящиеся у тотализатора безошибочно узнавали их котелки.

Холодный для мало знакомых, заносчивый с врагами, пренебрежительный острослов, Савинков с товарищами был ласков. Но чаще искал одиночества с своим романом. За романом, давая отчеты души.

7

День был разорван, часто отрывали от работы, звонили, вызывали на явки Когда Савинков остался один, испытал удовлетворенное чувство одиночества, дающееся сильно усталым.

Савинков сидел в полутемноте. Ни враг, ни друг не знали, о чем он думал. Он думал, что герой его романа Жорж это "Савинков доведенный до конца". Героя он сделал переходящим все границы. Жорж - сильный зверь. Убивать генералов он будет хотя бы потому, что ему не нравится красная генеральская подкладка. Убьет всякого, кто встанет на дороге. Оттолкнет тех, кто его любит. Савинков вспомнил Веру. Не было ни жаль, ни не жаль. "Цифра жизни. Баланс не сошелся, сбрасывается. Все покрывается бессмыслием смерти. Смешны грани, рамки, если все умирает".

Ночью Савинков работал над романом. Потом сидел склонясь за зелено-освещенным столом. Сводил полученные донесения от боевиков из России. Донесение, полученное неделю тому назад говорило, что наблюдение поставлено, что два раза кортеж царя был замечен. Даже удалось несколько двигаться за ним. Если бы на месте была вся организация и бомбы, может быть удалось бы - убить. Но последующее было тревожно. Один из ведущих наблюдение заметил слежку, принужден скрыться, другие стали осторожнее. Товарищи ждали, звали Савинкова скорее ехать в Россию, нанести центральный удар, реабилитировать террор.

Савинков задумывался. Лицо было зелено, как у трупа, еле заметно улыбался. Этого никто не знал: - не было сил. Он знал, что теперь, по приезде в Россию, когда он уже не нужен Азефу, когда он только сорвавшийся с виселицы террорист, его схватят и повесят. И что же? Разве всю жизнь он не шел на виселицу? Разве в Севастополе она была далека, когда из-под него вышибал табуретку Азеф? Разве он трус? Виселица не страшна, он, конечно, не трус. Но в этот момент он ненавидел Азефа. Урод убил, уничтожил его, оставив жить. Савинков с отчетливым отвращением ощущал: - он обманул ЦК, он не поедет в Россию, у него нет сил. Он знал, что это - усталость переломленной пополам души.

"Усталость. Обманываю ЦК? Чернова? Да я ненавижу их, как мелкую человеческую сволочь. Я играл с петлей. Пусть играют другие". Но тут же представлял себе: - по Невскому проспекту мчатся конвойцы на белых конях, коляски, кареты, филеры и полиция оцепили кварталы, выезд Николая II-го несется и вот: - Взрыв! Карета взлетает на воздух. Кто убил всероссийского императора? Николая Романова убил Борис Савинков!