Роман Гуль - Жизнь на фукса

Если отворить дверь магазина, раздастся оглушительный звонок. Из задней комнаты выйдет хозяйка. Но что вы можете купить в этом году в немецком магазине? Морковный мусс и мозаичную подметку. Как жаль, что у меня нет ни пфенига. Я бы купил себе на память подметку. Ибо эта мозаика потрясает сильнее фреск феррарского Скифаноя. И искусство Гете говорит о стране меньше, чем искусство немецкого сапожника во время войны. Вот он, пафос страны,заключенный в подметку!

Германский скелет - почему-то еще переставляет ноги и, подражая дыханью, шевелит ребрами. А дети здесь, называясь именем "Kriegskinder"*, [* Дети военных лет.] рождаются слабенькими уродцами, без ногтей и с кривыми ногами.

Горы Альтенау стоят недвижно. Стоят как - тысяча лет. Я иду из города - в горы.

С обрыва Вольфсварте смотрю на Брокен.

Хожу по вершине Брухберга. Спускаюсь серой от гравия дорогой, меж мачтовых сосен. Разыскиваю водопады. Но овладевает мной - стереоскопическое чувство.

Мачтовые сосны прекрасны. Они насажены правильными рядами. Культура лесного хозяйства Германии - давняя. Водопады - недурны. Они сделаны для туристов. Отведена вода, разложены камни, и вода бежит по камням, серебрясь. Летом, меж гор - цветные луга. Луга засеяны цветами.

Я вижу вековой пласт труда и культуру народа. Но ведь волновать может только хаос, до которого не коснулась рука.

Я вырос на реке Вад. Люблю мордовские леса, в которых люди молятся чурбанам. Где, идя сто верст,- не встретишь человека. А под деревней мелькнут мордовки в сапогах гармошкой и с платком, завязанным на голове чертовыми рогами. И все, что я скажу такой бабе, будет ей дико и непонятно. А по ее я не знаю ни слова.

На вершине Брухберга мне кажется, что я вставляю натурные съемки в стереоскоп. И - смотрю.

Полковник Кукушкин

Я перестаю ходить по горам. Таланты открываются всегда по пустякам и внезапно. Я занят другим. У меня открылся талант парикмахера.

В вилле "Фрида" у всех отрастали волосы. И все хотели их стричь. Но денег не было. А волосы росли. Брата я остриг сам. Получилось прекрасно. И все пришли просить "ежиков", "полек" и "наголо". Я стриг всех без отказа - плохо и хорошо. Но - с полного согласия. Стриг до тех пор, пока в одно январское утро не вошел ко мне помешанный полковник Кукушкин. Он звякнул шпорами и обратился с покорнейшей просьбой:

- Остригите меня с пробором. Я пришел в замешательство, замялся, сказал:

- Видите ли, полковник, волосы у вас отросли, но человек вы военный, и, если я вас буду стричь, я все время буду бояться, как бы не сделать вам польку слишком, так сказать, штатской - штрюцкой. А это бы не соответствовало вашему виду и чину.

- Вы совершенно правы,- сказал полковник,- вы не по профессии парикмахер?

- Нет.

- Тогда я прочту вам свои стихи - хотите?

- Стихи я очень люблю - обласкайте.

Полковник Кукушкин встал во фронт и прочел громко:

Подрисованные женщины нежнее

Кажутся при свете фонаря.

Я толпе в глаза взглянуть не смею

Без отчизны, бога и царя.

- Превосходно, господин полковник! - сказал я.- Я даже жалею, что не могу вас остричь.

- Понимаю-с, не сердит. В день творю по семи стихотворений,- и, звякнув шпорами, полковник вышел.

Медик Казанского университета повернулся на кровати, сказал мрачно и медленно: "спирохеты в стихи играют", и заснул.

"Гостиница Павлиньего озера"

Немцы любят "знаменитости". Если их нет, они их делают. И каждый немецкий город чем-нибудь да знаменит.

Городок Клаусталь знаменит, во-первых,- Горной академией. Улицами его ходят разноцветноголовые студенты. Шапочки красны, сини, зелены, голубы, а те, кто состоит в ферейне, блюдущем мужскую девственность до брака,- носят шапочки желтого цвета.

Знаменит Клаусталь, во-вторых,- государственными медными и серебряными рудни

ками. И в-третьих, Целлерфельдской кирхой, где Мартин Лютер говорил проповеди. И они хранятся там, писанные его рукой. Кто-то рассказывал, что в кирхе есть знаки чернильных пятен, ибо будто бы и тут Лютер швырял в навещавших его чертей чернильницами. Но это неверно. Чернильные пятна берегутся под стеклом совсем в другом месте Германии26.

С 1919 года Клаусталь должен быть знаменит и в-четвертых. В этом году неизвестно откуда приехало в него 500 русских в острых папахах и полушубках. И широтой души и ласковостью рук пленили клаусталек.

Лагерь стоял в километре от города. Это был отель и назывался прекрасно: "Kurhaus zu dem Pfanenteich", что значит - "Гостиница Павлиньего озера".