Марк Солонин - Разгром 1941 (На мирно спящих аэродромах...)

Я же, оперативный дежурный по аэродрому младший лейтенант Федор Архипенко, неумело пытался организовать редкие боевые вылеты и эвакуацию разбитых машин. Связь была нарушена, указаний и приказов — никаких, лишь внутренние телефонные линии, проложенные к стоянкам авиаэскадрильи, уцелели каким-то чудом.

Около 13 часовна аэродром прилетел участник воздушных боев в Испании заместитель командира 14-й ИАД генерал-майор авиации Герой Советского Союза Иван Алексеевич Лакеев. Прибыв на КП, генерал взял командование всвои руки… На КП, кроме генерала, меня и двух солдат— связистов,никого не было… Около 14 часов, когда туда прибыл командир 17-го ИАП,он отпустил меня с КП. Я поспешил к своему самолету, он оказался цел…»

Наверное, этот текст можно (да и нужно!) использовать на занятиях в военных училищах: «Назовите все пункты и параграфы Уставов и Наставлений, нарушенные в 17-м ИАП». Мы не в училище, поэтому не будем утомлять читателя долгим перечислением. И без комментариев понятно, что имел место неописуемый бардак. После всей серии приказов последних предвоенных дней летный состав истребительного авиаполка, развернутого в приграничной полосе, «находился в Ковеле у своих близких», а командир полка появился в расположении вверенной ему части только через 10 часов после начала боевых действий (даже верхом на осле можно было проехать 20 км от Ковеля до аэродрома быстрее)… Не столь проста (и не столь достоверна!), как кажется, фраза про «близких в Ковеле», под боком у которых оказался весь летный состав полка.

За редчайшими исключениями, жены (и уж тем более — дети) командиров Красной Армии не были уроженцами западных «присоединенных» земель. Они туда приехали вместе со своими мужьями-военнослужащими и, по крайней мере — теоретически, могли вернуться на восток, где у них остались родители, братья, сестры. Это — теория. Теперь обратимся к практике. 22 декабря 1940 года нарком обороны СССР издал приказ №0362, в соответствии с которым переводились на казарменное положение «летчики, штурманы и авиатехники, независимо от имеющихся у них военных званий, находящиеся в рядах Красной Армии менее 4 лет». Летчики, штурманы и авиатехники, переведенные на казарменное положение, должны были ночевать в расположении воинской части. Иное называется в мирное время «самоволкой», в военное — дезертирством. Пункт 7 приказа №0362 гласил: «Семьи летно-технического состава, переводимого на казарменное положение, к 1 февраля 1941 г. вывезти с территории военных городков. Выселяемые семьи отправить на родину или переселить на честные городские и поселковые жилфонды вне расположения авиачасти…» (163, стр. 202)

Примечательно, что в преамбуле приказа было сказано: «…В современной международной обстановке, чреватой всякими неожиданностями, переход от мирной обстановки к военной — это только один шаг. Наша авиация, которая первая примет бой с противником, должна поэтому находиться в состоянии постоянной мобилизационной готовности… Нигде в мире не существует таких порядков, чтобы летчики жили по квартирам с семьями и чтобы авиационные части представляли из себя полугражданские поселки. Терпеть такое положение далее — это значит ставить под удар дело боевого воспитания наших летчиков, дело укрепления нашей авиации, оборону нашей страны…»

Золотые слова. Но если уже в декабре 1940 года обстановка оценивалась как «чреватая всякими неожиданностями» и поэтому даже в далекой Сибири или Казахстане летчиков переводили из-под семейного крова в казарму, то что же помешало принять аналогичные меры в истребительном полку первого эшелона ВВС Киевского ОВО? Хотя бы после того, как именно в этом округе (да и недалеко от Ковеля) пограничную реку Буг переплыл немецкий ефрейтор, спешивший предупредить «родину пролетариев всего мира» о том, что в частях вермахта личному составу зачитали приказ о переходе в наступление сутра 22 июня? Да, за оставшиеся после этого часы нельзя было провести (т. е. начать и закончить) всеобщую мобилизацию, нельзя было перевооружить полк с «чаек» на «миги» — но что же помешало собрать летный состав на аэродроме?

На второй день войны в «Ковеле у близких» уже никто не ночевал. Что, впрочем, не помешало немцам без особых усилий добивать остатки полка: «Ранним утром 23 июня мы были на аэродроме. Исправных самолетов насчитывалось штук 25–30 (далеко не каждая авиагруппа люфтваффе имела утром 23 июня такое число исправных самолетов. — М.С. ) … В целом для полка второй день войны прошел спокойно, немцы аэро дром не трогали (здесь и далее выделено мной. — М.С. ), летали над ним только разведчики. Зато утром третьего дня прилетела дюжина истребителей „Me-109“. Стали в два круга: шесть самолетов с правым креном и шесть самолетов — с левым и проштурмовали, как на полигоне. Обстрелы были точные, уверенные, как по мишеням. В результате на аэродроме осталось 10 исправных „И-153“ и один „МиГ-1“, все остальные машины, числом около 150, были повреждены…».