Владимир Бешанов - Год 1942 - «учебный». Издание второе

Неизлечимыми пороками советской военной машины, как детища тоталитарной политической системы, являлись презрение к человеческой жизни (помните Владимира Маяковского: «Единица — вздор, единица — ноль… Единица! Кому она нужна?»), жесткая централизация власти, лишающая командиров на передовой всякой инициативы. Командармы, командиры дивизий и полков являлись только «шестеренками», передаточными звеньями между штабом фронта и передовой. От них лишь требовалось гнать войска вперед или «стоять насмерть» в зависимости от руководящих указаний вышестоящих инстанций. «Всякая инициатива должна быть наказана», — еще один незабвенный лозунг Советской Армии. Это приводило к тому, что товарищу Сталину приходилось самолично внедрять «новые технологии» в войска, сочинять для них инструкции и даже «разрешать» в отдельных вопросах проявлять инициативу:

«При проведении наступательных операций командование фронтов и армий иногда смотрят на установленные для них разграничительные линии как на забор и как на перегородку, которые не могут нарушаться, хотя бы этого требовали интересы дела и меняющаяся в ходе операции обстановка.

В результате наши армии при наступлении идут вперед прямо перед собой, в пределах своих разграничительных линий, не обращая внимания на своих соседей, без маневра, который вызывается обстановкой, без помощи друг друга и тем облегчают маневр противнику и предоставляют ему возможности бить нас по частям. Ставка разъясняет, что разграничительные линии определяют лишь ответственноешь командиров за определенный участок или полосу местности, в которых выполняется ими полученная боевая задача, но их нельзя рассматривать как неизменные и непереходимые перегородки для армий…

Ставка Верховного Главного командования, разъясняя это, разрешаети предоставляет право командующим фронтами менять в ходе операций разграничительные линии между армиями фронта, менять направление удара отдельных армий в зависимости от обстановки» . Отметим слово «разрешает» — стало быть, раньше, то есть до осени 1942 года, не разрешала. Да и теперь право действовать сообразно меняющейся обстановке было предоставлено только командующим фронтами, которые лично ставили задачи каждой дивизии и бригаде и любую инициативу подчиненных воспринимали как посягательство на свою власть.

Примеров тому бесконечное множество.

«В полосе нашей армии, — вспоминает генерал Жадов, — выдвигались две дивизии, каждая по 12–13 тысяч личного состава, для проведения частной армейской операции. Обе дивизии почему-то следовали по одной дороге, поэтому растянулись в длинную кишку и были отличной целью для вражеской авиации. В это время к нам в штаб ( дело происходит в полосе 3-й армии Брянского фронта. — Авт. ) прибыл командующий фронтом генерал-полковник Я.Т. Черевиченко. Зная его по довоенной службе, я обратился к нему с некоторым укором:

— Яков Тимофеевич, разве можно так выдвигать дивизии?

— А кто так спланировал? — спросил он.

— Дивизии выдвигаются по плану фронта, — ответил я.

— Немедленно перепланируйте их выдвижение так, как это нужно в соответствии с интересами армии, — приказал Черевиченко.

Начальник оперативного отдела A.B. Владимирский со своими помощниками и начальниками родов войск и служб быстро переработал план выдвижения дивизий. Мы изыскали возможность обеспечить каждую из них двумя дорогами. Командирам дивизий были отданы соответствующие распоряжения ( в интересах дела. — Авт. ). О произведенных изменениях в плане сосредоточения соединений я донес в штаб фронта. Но там наша инициатива, хотя и санкционированная командующим фронтом, была расценена как недопустимое вмешательство в прерогативы штаба фронта. Последовали организационные выводы: прибыл генерал Петрушевский с предписанием, из которого явствовало, что я отстраняюсь от должности начальника штаба армии».

Вот заместитель командующего 62-й армии генерал Н.И. Крылов озабочен тем, что на правом фланге у него маловато пехоты, но сделать ничего не может: «Перебрасывать сюда стрелковые части с других участков командование фронта не разрешало. Тогда я впервые за год войны ( ой ли? — Авт. ) встретился с таким положением, когда не в армии, а выше определялось, где стоять каждому полку».

Аналогичные проблемы не давали покоя генералу Горбатову: «Письмо Ставки ( от 10 января. — Авт. ) содержало глубокий смысл и содействовало бы успехам, если бы точно выполнялось все, что в нем было сказано. Но мы по-прежнему получали приказы, противоречащие требованиям письма, а поэтому не имели успеха. Трудно объяснить, почему поступали такие приказы даже от командарма… В той обстановке естественно было, чтобы командир дивизии сам выбирал объекты для частных операций, сам определял силы отряда и время для нападения с использованием внезапности. В таких случаях противник обычно имел потери в два, три, а то и в четыре раза больше, чем мы. Другое дело, когда тебе издалека все распишут и прикажут захватить 17 января — Маслову Пристань, 19 января — Безлюдовку, 24 января — Архангельское и т.д., с указанием часа атаки, определят силы (к тому же не соответствующие ни задаче, ни твоим возможностям). В этих случаях результат почти всегда был один: мы не имели успеха и несли потери в два-три раза больше, чем противник.