Виктор Чернов - Че-Ка. Материалы по деятельности чрезвычайных комиссий

Я хочу остановиться только на одном эпизоде, который необходимо дополняет общую картину настроений и атмосферы в тюрьме.

Ввиду начала распространения эпидемий (испанка, желудочные заболевания, надвигающийся сыпняк) несколько коридоров были отведены под карантин, куда сажали на две недели всех вновь поступающих. Это само по себе разумное мероприятие в хаосе и развале, царивших в тюрьме, превращалось в очень мучительное осложнение для долгосрочных сидельцев. Достаточно быть вызванным на допрос «с вещами по городу» — таков был технический термин, — чтобы попасть в карантин. А в карантине грязь и неустроенность достигали гомерических размеров, так как никто из арестованных особенно не заботился о содержании в порядке помещения, в котором предстоит провести лишь две недели. Да и что можно было сделать когда скученность при бесконечных массовых арестах в карантине переходила все пределы.

Состав заключенных был наиболее пестрый и наиболее неорганизованный, количество «преданных коммунистов» было там всегда самое внушительное, администрация наиболее грубая обворовывавшая арестованных, кашица и баланда наиболее жидкие, а недовес пайка хлеба самый откровенный. Если в тюрьме жилось плохо, то в карантине был настоящий ад.

Социалисты упорно добивались, чтобы их не вызывали на допросы, чтобы следователи приезжали в тюрьму допрашивать, не желая по несколько раз проходить эти мытарства и терять свои места в так или иначе оборудованных ими некарантинных камерах.

Один из них т. Быхов по возвращении с допроса в тот же день потребовал возвращения его не в карантин, а в старую камеру на 18 кор., в которой поселились с. — ры. Администрация заупрямилась и направила его в карантин. Он идти отказался. Тогда его потащили силой через весь двор на глазах его товарищей, наблюдавших за всеми перипетиями борьбы через окна. Началась обструкция. Старый каторжанин с.-р. Иван Коротков, человек огромной физической силы, с могучей глоткой, принялся вышибать дверь. Шум и рев поднялись невероятные.

Ляхин растерялся и исчез из тюрьмы и передал все дело своему помощнику Каринкевичу, а тому только это и надо было, так как он давно точил зубы на социалистов, все добиравшихся до контроля за пекарней, кухней и прочими источниками огромных доходов администрации.

Каринкевич ввел вооруженный отряд во дворы тюрьмы и с криками «стреляй их в мою голову», с приправой непечатной ругани принялся регулярно обстреливать те коридоры, откуда доносился шум обструкции. Началась дикая, беспорядочная пальба по 18, 6 и 7 коридорам и женским и мужским одиночкам. Тюрьма замерла… Лишь из социалистических камер доносилось глухое пение революционных песен. Это товарищи, заслонившись от пуль койками, продолжали обструкцию. Тогда чекисты взобрались на выступы стен (18 коридор в первом этаже) и, вставив, дула револьверов в открытые окна, с непечатной бранью начали обстреливать с. — р'овскую камеру, ища «башку лысого» (Коротков брил голову), чтобы ее размозжить.

Только благодаря тому, что догадались во время потушить огонь, этот обстрел обошелся без жертв.

Эта первая массовая попытка борьбы и шум, ею поднятый на воле, повели к тому, что в Бутырскую тюрьму пожаловало высокое начальство: Комиссия Московского исполкома — Каменев и др.

Началось некоторое развинчивание тюрьмы, планомерная борьба за соединение всех социалистов в одном коридоре с более свободной конституцией, упорядочение карантина и вытеснение «коммунистов» тоже на особый коридор — «коммунистический». Последний повел теперь организованную борьбу за подчинение ему всего хозяйства и администрации тюрьмы и подавал коллективные доносы.

Так было, если не совсем устранено, то значительно ослаблено зло шпионажа и доносничества.

Ляхин ушел, Каринкевича понизили и он присмирел. Кухня, околодок, пекарня, отчасти починочная мастерская стали доступны для работ социалистам.

Обыски у прежних поваров и пекарей открыли прямо груды денег, бриллиантов, бутыли спирта, целые гардеробы костюмов, сапог. И все это было накоплено на доходы из арестантского котла.

Пища, конечно, улучшилась, условия физической жизни стали более сносными.

Зато надвигался другой ужас, перед которым бледнели все тяготы и лишения. С юга надвигался Деникин, росло количество раскрываемых заговоров и учащались расстрелы.

Уже с марта 1919 г. в Бутырскую тюрьму начали свозить из Московских лагерей и из других городов видных представителей старого режима и титулованной знати, уцелевших после первой волны массовых расстрелов в сентябре — октябре 1918 года.