Андрей Васильченко - Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта

При вынесении собственного вердикта командир роты руководствовался в первую очередь личными впечатлениями, которые он вынес об «испытуемом» из боев. Затем личные впечатления дополнялись оценками, которые ротные получали от соответствующих командиров отделений и взводов. Вильгельм Викциок, в свою бытность унтер-офицером в 500-м батальоне, вспоминал: «Офицеры требовали отзыв о соответствующем солдате. Нас спрашивали: если он останется один, что он сделает? часто ли он вызывался добровольцем? надежен ли он? и т. д. Эти оценки поступали к командиру роты, а затем направлялись наверх, в батальон». Другой унтер-офицер 500-го батальона указывал, что он и другие командиры отделений время от времени давали оценки отдельным солдатам. В некоторых батальонах была разработана так называемая система очков. В этой связи Герберт Т., в те времена лейтенант в 540-м батальоне, вспоминал: «Для испытания была создана специальная система очков или баллов. За смелость, готовность к действию, дисциплину начислялись очки». Если солдат совершал проступок, то ему начислялся штрафной балл, а стало быть, и его пребывание в батальоне продлевалось.

Если посмотреть на упоминавшиеся «заявления о помиловании», которые касались солдат второй роты 540-го батальона, то мы можем натолкнуться на следующую формализованную систему оценок, которую давали ротные командиры. В ней, в частности, значились такие оценки-характеристики: «выдающееся мужество», «отличительное мужество», «оптимальное боевое мужество». И еще: «первостепенные боевые заслуги», «захватывающие боевые заслуги», «показательные боевые заслуги». В десяти из тринадцати случаев речь шла о раненых и тяжелораненых. Очевидно, что эти солдаты рассчитывали на слова фюрера, который говорил о помиловании тяжелораненых и имевших боевые заслуги. Солдаты, у которых не оказалось подобных заслуг, тем не менее показывали в течение полугода пребывания на фронте «осознание своего воинского долга, смелость и отличное поведение».

Во всех этих эпизодах от обращения командира роты до приказа командования 18-й армии проходило минимум шесть недель. Но обычно этот срок составлял 4–5 месяцев. По словам некоторых ротных командиров, в некоторых случаях требовалось заключение, сделанное командиром батальона и соответствующим судьей, которое направлялось в военный суд 18-й армии вместе с необходимыми рекомендациями. При этом упомянутые сроки рассмотрения относились только к «испытуемым» солдатам и унтер-офицерам, чье предполагаемое тюремное заключение не превышало трех лет. При более долгих сроках заключения, а также в случаях разжалованных офицеров, решение о помиловании должно было приниматься главнокомандующим данного рода войск, а в некоторых случаях даже лично фюрером. Однако принятие решения в Германии означало не только задержку по времени (не менее 4 недель), но иногда и возможную потерю документов, что было неизбежно связано с нападениями партизан и воздушными налетами. Для бывших моряков и летчиков подобная задержка была неизбежной, так как решение об их помиловании неизменно принималось в Верховном командовании ВМФ и Верховном командовании Люфтваффе.

Если принять во внимание тот факт, что уже в первые дни войны 500-й батальон потерял половину личного состава, то становится ясно, что до помилования доживали немногие. Во время рассмотрения документов «испытуемый» попросту мог погибнуть.

Сведения о подобном положении дел весьма отрицательно отражались на настроениях в 500-й «испытательной части». Когда в Скерневице 1 января 1943 года была вывешена специальная «памятка», в которой запрещалось вести обсуждение потерь на фронте, то это было следствием не только опасений, но сведений, поступавших с фронта. При этом офицеры пехотных батальонов особого назначения, впрочем, как и офицеры дивизии, были немало обеспокоены созданием реальных «возможностей испытания». Это следовало из убеждений, которые после войны озвучил один из офицеров 550-го батальона: «Только оперативная демонстрация справедливых помилований вновь могла стимулировать остальных «испытуемых» оказаться пригодными на фронте, вследствие чего вновь могла повыситься боеспособность и эффективность 550-го пехотного батальона». Приблизительно то же самое говорилось в письме командующего 28-й егерской дивизией, которое было датировано 18 августа 1943 года: «При таких высоких потерях более невозможна обработка дел отдельных солдат и регистрация отдельного прохождения испытания. Командир, который полностью загружен тактическими вопросами использования его роты в бою, едва ли может ежедневно заниматься обработкой этих данных, да еще в тех примитивных условиях, в которых он вынужден жить. Я считаю необходимым выделить офицера, который бы занимался этими делами, а в случае гибели ротного командира занял бы его место. Только так можно гарантировать, что после гибели командира роты или других офицеров, не будет никаких перебоев в обработке заявлений о помиловании, а «испытуемые» не будут ущемлены в своих правах».