Андрей Васильченко - Штрафбаты Гитлера. Живые мертвецы вермахта

Схожее повествование мы находим у арестанта ФГА-17, «дезертира» Карла Баумана: «Из Анклама [5] тюрьма Вермахта. — А.В. я прибыл сюда. В 1942 году я стал арестантом ФГА-17. Наш батальон направили в Сталинград, в район Сухой Балки близ Донца. На простреливаемой территории мы должны были хоронить солдат, обезвреживать мины и вытаскивать раненых. В нашем распоряжении были только руки и ноги, иногда сметливая голова. Команды саперов двигались после нас. Конвоиры по большей части напивались и вымещали на нас свою ярость и страх. Если за день мы вырывали недостаточное количество траншей, то нас беспощадно избивали прикладами. Я и сам пару раз получил толстой дубинкой… На фронте нередко случалось, что расстреливали мародеров. Наши нередко крали хлеб. Мы постоянно хотели есть, но еды не было. Между тем на поле боя лежали разлагавшиеся немцы и русские, в полевых сумках которых пропадал хлеб. Иногда нам удавалось ухватить его. Он имел привкус мертвечины. Не все выдерживали. У многих начиналась дизентерия.

Со снабжением было так плохо, что иногда приходилось пить собственную мочу».

Томас Крицаняк едва не погиб в ФГА-10, где отбывал наказание в 1943 году за «самовольное оставление части». «Наши палатки располагались в саду. Штабс-фельдфебель как-то бросил: «Сорвешь яблоко и ты труп!» Однажды утром мой приятель заметил, что на земле лежит яблоко. Он наклонился и поднял его. Только тогда он обнаружил, что оно было гнилым. Он бросил его обратно. Штабс-фельдфебель заметил это. Он взял пистолет, перезарядил его и сказал: «Знаешь ли, что я могу тебя пристрелить?» Приятель хотел что-то ответить, но прозвучал выстрел».

Подобные убийства прикрывались формальными установками о том, что «ко всем нарушителям порядка надлежит относиться со всей строгостью, а в случае необходимости, не раздумывая применять оружие». Фактически из всех сохранившихся документов свидетельствовало, что в ФГА царил голод, что доведенные до отчаяния арестанты пытались протестовать или даже бежать. Всех их ждала смерть. Именно этим объясняется поразительно большое количество казней в полевых арестантских подразделениях. Очевидно, что между этими тремя явлениями (голод-побег-казнь) существовала непосредственная связь. Тем не менее нельзя приведенные жуткие примеры из практики ФГА-6, 10 и 17 переносить на все подразделения арестантов. Это следует хотя бы из сообщения Иоахима Т., который в течение 1943 года отбывал годовое наказание в ФГА-14. Из его воспоминаний следует, что преимущественно его работа сводилась к рубке деревьев, к рытью противотанковых рвов, к возведению бункеров и блиндажей. Иногда он попадал под обстрел. Через несколько месяцев «испытания фронтом» он был возвращен в действующую часть. Там обнаружилось, что он болен водянкой — следствие недостаточного питания. Его демобилизовали. Оглядываясь назад, Иоахим Т. вспоминает об отношении к нему в ФГА-14. «Если принять в расчет войну, то оно было вполне гуманным. Может, это была заслуга командира обер-фельдфебеля, в прошлом управляющего имением. Это был очень приличный человек. Он никогда не придирался без лишней на то надобности». Впрочем, подобный «гуманизм» в Вермахте оценивался как «негативное явление». Так, например, генерал Ойген Мюллер, начальник управления деятельности органов военной юстиции при Верховном командовании сухопутных войск, как-то появился в командовании третьей танковой армии, дабы самому сложить общее впечатление о штрафных подразделениях Вермахта. В разговоре он бросил: «Девять [6] ФГА. — A.B. в порядке. А в четырнадцати недостаточно жесткий режим».

Действительно, в ряде подразделений офицеры и унтер-офицеры проявляли заботу о том, чтобы создать арестантам сносные условия существования. Причины «заботы» могли крыться как в личных характеристиках, так и в чисто военных задачах. Так, например, во время визита военного судьи полковника Тома в ФГА-7, его командиру майору Кноблоху был сделан упрек: «Ваше штрафное подразделение больше напоминает летний загородный пансионат, где иногда трудятся». Майор Кноблох набрался смелости отвергнуть обвинение как принципиально не соответствующее действительности: «Арестант из рядов Вермахта непременно должен сохранять свою физическую форму». Но подобные установки были характерны отнюдь не для всех командиров ФГА.

Попытаемся все-таки ответить на вопрос: до какой степени ФГА и ФСЛ соответствовали концентрационным лагерям? Надо отметить, что персонал ФГА не проявлял столь вопиющего презрения к человеческой жизни, как это делали эсэсовцы в концентрационных лагерях и конвоиры в штрафных лагерях. Позволю себе процитировать Франца Зайдлера: «Жизнь в полевых арестантских подразделениях была намного сноснее, чем в штрафных лагерях». При этом важную роль играло то обстоятельство, что в ФГА, которые считались военными подразделениями, арестанты не испытывали на себе такого презрения, как заключенные штрафных лагерей, которым был вынесен приговор как «военным вредителям». Если в ФГА, с точки зрения нацистов, находились «нарушители», которые должны были искупить свою вину, то в лагерях пребывали «предатели», которых надо было по мере возможности «упразднить». Прибегая к жаргону тех времен, можно сказать, что в лагеря направляли «врагов народного сообщества». [7] нацистский вариант «врага народа». — A.B.