Сергей Кремлев - Россия и Япония - стравить!

«Особенно тревожным было положение на самом крае русской земли — на Чукотке и Камчатке. Здесь бесконтрольно бесчинствовали иноземные, главным образом американские, торговцы-хищники.

Еще в середине прошлого века американские зверобои проникли в воды Берингова и Чукотского морей. Они беспощадно истребляли китов, моржей, котиков, завязывали грабительскую меновую торговлю с чукчами и эскимосами. После покупки у России Аляски эта новая американская колония стала базой контрабандной торговли с русским Дальним Востоком (Эх! — С.К.). Не было такой подлости, какую бы не использовали предприимчивые иноземцы, чтобы грабить коренное население. Они спаивали чукчей и камчадалов, выменивали драгоценную пушнину на безделушки, сбывали бросовые товары, совершали набеги на лежбища морского зверя, увозили женщин из стойбищ (можно представить, что они нелегально, «контрабандно» творили в Русской Америке в первой половине XIX века! — С.К). Пользуясь беззащитностью далекой русской окраины, американские фирмы начали организовывать на чукотском берегу, и даже в тундре, свои торговые фактории, немногочисленных русских торговцев превращали в свою агентуру. Вместе с тем, действуя через подставных лиц, аляскинским синдикатам удалось получить монопольное право на эксплуатацию горных богатств Чукотки. Сюда хлынули толпы проспектров-золотоискателей и всякий сброд любителей легкой наживы. По существу, Чукотка и другие дальневосточные окраины были на грани полного захвата их иноземными хищниками и отторжения от России...»

То есть даже к концу XIX века Дальний Восток был чем-то для царской самодержавной России инородным. Это тонко уловил чутьем наблюдательного и человечного писателя Антон Павлович Чехов, который в своем очерке «Остров Сахалин», относящемся к 1890 году, признался:

«Пока я плыл по Амуру, у меня было такое чувство, как будто я не в России, а где-то в Патагонии или в Техасе; не говоря уже об оригинальной, не русской природе, мне все время казалось, что склад нашей русской жизни совершенно чужд коренным амурцам (а к тому времени таких хватало в возрасте уже за тридцать лет. — С.К), что Пушкин и Гоголь тут непонятны и никому не нужны, наша история скучна и мы, приезжие из России, кажемся иностранцами... Если хотите заставить амурца скучать и зевать, то заговорите с ним о политике, о русском правительстве, о русском искусстве...»

В чем дело?

Думаю, здесь многое шло от чувства заброшенности, от равнодушия к русскому Дальнему Востоку высшей русской власти.

А это равнодушие продуцировало — как ни крути — и равнодушие к Дальнему Востоку общественного мнения в европейской части России.

Вот это равнодушие России к Амурскому краю и порождало уже ответное равнодушие значительной части амурцев к России.

Несмотря на опасения «Голоса» Краевского в 1867 году, если бы царь вслед за Русской Америкой решил продать, скажем, Крым, или Кавказ, или даже Курляндию, не говоря уже о Петербургской губернии, то даже самый махровый реакционер взялся бы, пожалуй, за оружие! Такого царя просто свергла бы гвардия под рукоплескания публики. И даже Победоносцев не нашел бы слов для осуждения и возражений.

Плевать же на русский Дальний Восток позволялось... И особого интереса к нему в России не было, а потому, повторяю, и становилась возможной, и укреплялась та ответная реакция, которую описал Чехов.

Но Антон Павлович наблюдал уже последствия, а за десяток-полтора лет до его поездки ситуация лишь формировалась...

И формировалась ситуация глупая, недержавная, недальновидная. И это при том, что дальневосточный фактор в общерусском перспективном геополитическом потенциале мог быть очень значимым. Мы могли и были обязаны закрепить за собой Сахалин и Курилы, а в рамках идеи о незамерзающей базе флота в подмогу Владивостоку — закрепиться в Корее. Последнее было не только желательным, но и разумным, и возможным, что станет ясно из дальнейшего...

Да, хотя бы после утраты Русской Америки можно было встряхнуться и не упускать контроль над развитием дальневосточной ситуации. Конечно, для этого надо было вкладывать в дальние земли соответствующие средства.

Ведь даже после Крымской войны, в семидесятые-восьмидесятые годы позапрошлого столетия, на северо-востоке Тихого океана у России по-прежнему не было серьезных в военно-политическом отношении соперников.

Китай все более ослабевал, все более подчиняясь воле чужеземцев. Это не означало, что России надо было позволять себе в Китае то же, что и Западу. Но внятно указать китайцам на разницу в поведении Запада и России по отношению к ним надо было!