Генрих Метельман - Сквозь ад за Гитлера

Мы получили приказ ни в коем случае не открывать огня до тех пор, пока не выстрелит танк справа от нас. Вскоре по снегу подполз унтер-офицер и сообщил, что офицерам удалось наладить радиосвязь с нашей расположенной примерно в десяти километрах западнее городка ударной танковой группой и что она во весь опор мчится к нам на выручку. Короче говоря, если мы сумеем продержаться около часа, они ворвутся в город, и это будет для нас сигналом к атаке. Приняв это к сведению, мы продолжали выжидать, глядя, как «тридцатьчетверки» нервозно вертят башнями, изо всех сил стараясь спровоцировать нас на открытие огня и таким образом установить наше местонахождение. Но мы хорошо понимали, что сейчас главное — выиграть время, а оно работало на нас, а не на «иванов».

Тем временем стемнело окончательно, хотя из-за снега видимость оставалась хорошей. Мы не понимали, отчего русские медлят с атакой. Потом, прислушавшись, мы различили едва слышный гул танковых двигателей. Звук доносился со стороны городка — это могли быть только танки группы, спешившей нам на подмогу. Уже несколько минут спустя на берег речки выехала первая машина. Трудно описать, что мы испытывали в ту минуту! Появление танка послужило сигналом для пехотинцев, которые широким фронтом пошли в атаку по льду реки.

Русские, поняв, в чем дело, тут же открыли яростную пальбу по нашим позициям, но стреляли впустую. Именно этого мы и дожидались! Оказавшись на открытом пространстве прямо перед нами, их танки стали для нас идеальными мишенями. Мы вели согласованный огонь, обрушившись на них всей имевшейся огневой мощью. Две «тридцатьчетверки» получили прямые попадания и взлетели на воздух на собственном же боекомплекте, у третьего танка была перебита гусеница. Остальные, поняв, что очки не в их пользу, стали поспешно отползать. Вся баталия не заняла и пяти минут.

Теперь настало время выбираться из-за деревьев и спешить к краю берега, выехать на лед, пронестись по нему на другой берег, где засел враг. Но тут же выяснилось, что наши товарищи опередили нас. Картина, открывшаяся нашему взору, носила феерически-нереальный характер — горящие хаты впереди у самой реки. Даже находясь на расстоянии нескольких сотен метров от них, мы все равно слышали треск охваченного огнем дерева. Русские, вероятно, заметив, что атака их танков отбита, и сообразив, что немецкие танки угощают их огнем с тыла, без долгих раздумий бросились врассыпную. Мы видели, как они спешно выбираются из укрытий и тянут руки вверх. Жалкое зрелище! Большинство из них были солдаты, но среди людей в форме мелькали и фигуры в гражданской одежде — мужчины, женщины, подростки. Явно партизаны. Вскоре их согнали в кучу.

Миновав лощину, я въехал на пригорок и, остановившись у двухэтажного здания, хорошо видел и реку, и часть города внизу. Прямо на дороге стояли два танка подошедшей к нам на помощь ударной группы. Экипаж, выбравшись наружу, грелся у пылавшей огромным костром хаты. Они махали нам, приглашая присоединиться. Когда мы, спрыгнув в снег, подбежали к ним, начались взаимные объятия, восторженные возгласы, похлопывания по спинам. Напряжение последних часов разом спало. Наши спасители рассказали нам, что, едва въехав в город, они попали под обстрел партизан, и один их товарищ, едва открыв люк, получил тяжелое ранение. После этого они уже стреляли без разбору по всему, что движется, и в результате уложили чуть ли не полгорода.

Для нас этот бой ознаменовал победу, и мы еще ломали себе головы над тем, почему советское командование, заведомо зная, что мы и так отступаем, пошло на ничем не оправданный риск.

Обеим штурмовым группам был передан приказ собраться вместе с техникой в огромном фабричном цеху. Вовсю дымили обе наши полевые кухни, распространяя желанный запах еды. И скоро мы уже сидели, потягивая кофе и обсуждая минувшие сражения. Для нас эта победа после долгих недель отступления была струей свежего воздуха — мы сумели доказать неприятелю, что способны на что-то серьезное. В пустом цеху стояли печки-времянки, которые мы растопили, и они раскалились докрасна, а после горячего супа мы и вовсе разомлели. Заправив и подремонтировав где надо технику, мы собрались на ночлег. Расстелив на полу одеяла, мы и не заметили, как крепко уснули.

Ранним утром, еще не рассвело, меня растолкал часовой. Дело в том, что привели женщину, русскую, молодую, лет, наверное, тридцати, схваченную во время комендантского часа в городе. Ее подозревали в связи с местными партизанами. Женщина выглядела растрепанной и, разумеется, перепуганной, но, невзирая на это, в ней было что-то внушавшее уважение. Часовой не знал, как с ней быть, и она, стоя рядом, прекрасно понимала, что сейчас решается ее участь. Однако агрессивность минувшего дня испарилась, у нас не было желания совершать акты возмездия, тем более в отношении безоружной женщины.