Генрих Метельман - Сквозь ад за Гитлера

Когда паровоз приблизился, а я стоял, поджидая его у переезда, ребята дали гудок — на прощание. Я готов был отдать все, что угодно, лишь бы только оказаться вместе с ними. Высунувшись в окошко кабины, они помахали мне. Я долго стоял и смотрел вслед составу, пока он не скрылся за поворотом. В утреннем морозном воздухе резко прозвучал свисток локомотива. Он долго стоял у меня в ушах, наполняя меня гордостью — ведь это мне просигналили, а не кому-нибудь.

И я уныло побрел по шпалам к станционному зданию. Наши саперы, еще вчера заложившие большую часть зарядов, уже приступили к подрыву отдельных важных узлов. Я стоял и наблюдал за их работой. Русский стрелочник, переведя назад стрелки после только что отправившегося состава, прошел мимо сцепщиков. И как раз в этот момент глухо рвануло. От взрыва посыпались стекла в дощатой будке стрелочника. Пламя вырывалось сквозь щели досок и лизало их. В считаные минуты здесь полыхал огромный костер. Мне стало не по себе. Хотя я любил посидеть у костра, этот наполнил душу грустью — с детства я любил железную дорогу, неудивительно, я вырос на ней. Мой отец был железнодорожником, когда я был еще ребенком, он часто брал меня с собой в локомотивное депо. Что бы он сказал, увидев такое?

Трое русских, стоя в отдалении, наблюдали за ходом разрушения. Я открыто сочувствовал им, покачав головой, я сказал: «Извините, я понимаю, что это плохо». Не знаю, поверили ли они мне или нет, но в ответ не произнесли ни слова. Да и в глазах у них я заметил нечто, от чего у меня мурашки по спине побежали.

Когда я вернулся в дом Ирины, мои товарищи вовсю резались в карты у теплой печи. Они стали расспрашивать меня, чего это я вскочил ни свет ни заря, и очень хотели знать, не принес ли я каких-нибудь новостей. Один еще заметил, что, дескать, летом, когда перспективы были самые лучезарные, отбою не было от капелланов, готовых утешить нас и простить все мыслимые и немыслимые грехи, теперь же, когда солдаты- старики едва не свихнулись от того, что происходит, и когда присутствие духовных лиц оказалось бы как нельзя кстати, их здесь нет и в помине.

Во время одной из моих экскурсий я разодрал штаны, и поскольку их у меня было всего лишь одна пара, пришлось срочно зашивать их толстенной иглой, куда была продета тонкая проволока. Но ткань не выдержала столь варварского способа штопки. Однажды утром Ирина вызвалась зашить дыру. Я сидел напротив, прикрывшись одеялом, наблюдая, как ловко женщина управлялась с моими штанами, и раздумывая, с какой стати ей ублажать какого-то там оккупанта.

Мы все чувствовали, что назревают события. Красная Армия была уже не та, что в 41-м, не раз приходилось замечать, как на горизонте ползут мощные «тридцатьчетверки», напоминавшие вышедших поохотиться голодных львов, готовых кинуться на добычу. Едва не задевая крыши, промчалась и пара штурмовиков, повергнув в ужас и нас, и местных. Скинув для острастки несколько легких бомб и дав очередь, самолеты исчезли. Одна из сброшенных ими бомб угодила в хату, позже мне сказали, что погибли старики-хозяева и несколько наших. Я открыл огонь из винтовки по штурмовикам, надеясь попасть в топливный бак или в пилота, но тщетно. Вернувшись в хату, я увидел, что Ирина трясется от страха.

— Вот же сволочи! — процедил я сквозь зубы.

— Никакие они не сволочи, — возразила женщина, — а герои-летчики!

Потом, усевшись у окна, она закрыла ладонями лицо и разрыдалась.

Неподалеку от нашей хаты находилась мастерская по ремонту танков. Я туда заходил ежедневно. Сам будучи танкистом-водителем, я всегда был рад помочь, и помощь мою с радостью принимали. Многие из ремонтников обшаривали городок в поисках чем поживиться, и меня поражало, насколько крепко засело в них неверие в возможность выбраться из западни, в которой все мы оказались.

За несколько недель до этого я потерял свой танк, причем при довольно необычных обстоятельствах, и теперь был рад, что избавился от своего железного гроба, который будто магнит притягивал вражеские пули и снаряды, как ни пытался я уворачиваться от огня противника. Теперь же я, переквалифицировавшись в пехотинца, имел куда больше возможностей юркнуть в минуту опасности в укромное место.

Все произошло, когда мы направлялись в один из небольших городков. Партизаны натянули колючую проволоку поперек дороги. Проволока, между прочим, была немецкой, похищенной из склада вермахта. Пытаясь пробить в проволочном заграждении брешь для следовавших за нами пехотинцев, я безнадежно запутался. Кончилось все тем, что я потянул за собой огромный шмот проволоки, что сильно затрудняло управление машиной.