Сергей Хрущев: Никита Хрущев

За стенами квартиры Снегова все менялось. Жизнь шла своим чередом и была прекрасна, как это свойственно видеть молодости. Вокруг были милые дружеские лица, добрые, честные улыбки, никак не соответствовавшие мрачным прогнозам из заваленной бумагами квартиры. Я стал все реже бывать у Снегова. Тем более что после приема у отца и он потерял интерес ко мне. Теперь в его борьбе я мало чем мог ему помочь. Вскоре беспокойство забылось...

Жизнь между тем продолжалась. Наступал новый, 1964 год. Он был для отца юбилейным: ему исполнялось 70 лет и примерно 10 лет пребывания на высших партийных и государственных постах.

По случаю новогоднего праздника в огромном зале на верхнем этаже недавно отстроенного Кремлевского Дворца съездов был устроен прием. Те, кто бывал во Дворце съездов, хорошо представляют себе этот зал: в перерывах все устремляются в расположенные здесь буфеты.

В последние годы отец установил традицию встречать Новый год не дома, в кругу семьи, а в этом зале. Здесь собирались члены Президиума и ответственные сотрудники ЦК, работники Президиума Верховного Совета и Совета Министров, военачальники, передовики производства, писатели, режиссеры, актеры, поэты, драматурги, художники, конструкторы самолетов и ракет, дипломаты.

В углу зала на возвышении стояла большая, ярко украшенная елка. Прием проходил пышно, с обилием тостов, танцами. Далеко за полночь гости разъезжались по домам догуливать в кругу близких.

Кому-то нововведение нравилось - здесь завязывались новые знакомства, велись интересные разговоры, устанавливались нужные контакты. Кое-кто морщился: Новый год - праздник семейный, домашний. Но ходили исправно все.

Отец чувствовал себя здесь радушным хозяином. В том году среди гостей был Николай Александрович Булганин. После Пленума 1957 года он еще некоторое время оставался Председателем Совмина, но его отставка была предрешена, когда "антипартийную группу" рассеяли по отдаленным городам. Постепенно выходили на пенсию и возвращались в Москву Молотов, Каганович, Маленков, Шепилов и другие. Вернулся и Булганин. Жил он одиноко. Мало кто из старых друзей рисковал с ним общаться.

Отцу захотелось увидеться с ним, и опальному экс-премьеру было отослано приглашение на встречу Нового года.

Двигало отцом, уверен, вовсе не желание увидеть поверженного противника. В преддверии семидесятилетия все чаще вспоминались молодые годы, тянуло к старым друзьям. Долгое время они были близки: Хрущев - секретарь МК, Булганин председатель Моссовета. Жили в одном доме на улице Грановского, на пятом этаже, дверь в дверь. Даже в глухие времена всеобщей подозрительности они, бывало, незаметно для чужих глаз забегали друг к другу в гости выпить стакан чаю или рюмку коньяку накоротке...

На том памятном новогоднем празднике отец тепло встретил Николая Александровича, они обнялись, как в прошлые годы, и... разошлись, теперь уже навсегда.

Кончился праздник, погасли елочные огни, отгремела музыка, и на отца навалились будничные заботы. Дела шли далеко не блестяще. Необходимо было найти выход, ту единственную ниточку, дернув за которую, удалось бы запустить хозяйственный механизм. Но нити рвались, завязывались в узлы, клубки проблем...

Отец понимал, как я неоднократно слышал от него в то время, что старая система управления народным хозяйством, расчет на голый энтузиазм рабочего класса, лозунг "догнать и перегнать Америку" ничего уже не дают и дать не смогут. Он лихорадочно искал экономическую схему, способную обеспечить функционирование хозяйственного механизма без окриков сверху. Но реальных результатов по-прежнему не было. Одно он знал твердо: без материальной заинтересованности труженика ничего не выйдет.

Каждый новый шаг не только натыкался на скрытую оппозицию со стороны коллег-идеологов и ученых-экономистов, нужно было преодолеть сопротивление внутри самого себя. Ведь рынок, конкуренция, прибыль были осуждены еще в двадцатых годах, когда было заявлено, что это прямой путь к реставрации капитализма. Как же перешагнуть через такой барьер?..

Но и стоять на месте нельзя, нужно было найти способ, чтобы "накормить, одеть и обуть народ".

С трудом новые непривычные идеи пробивали себе путь. Отец поддержал экономиста Либермана из Харькова, одобрил эксперимент в казахстанском совхозе, где директорствовал Худенко. К тому времени в его воображении складывались основные контуры экономических преобразований, были даже приняты основные принципиальные решения. Речь шла о предоставлении большей свободы директорам. Предполагалось, что они лучше верхов представляют, что нужно предпринять, чтобы совершить рывок, обогнать соперников, занять лидирующее место в мире. В те годы никто не подозревал, что широкие права распоряжаться чужой собственностью могут привести к обратным результатам, что интересы собственника-государства и облаченного широкими полномочиями директора могут не совпадать, что расширение прав должно быть ограничено дополнительной ответственностью, ответственностью частной собственности, ответственностью распоряжаться своими, а не чужими деньгами. Но это мы знаем сейчас, а тогда казалось, что правильный ответ где-то совсем рядом. Против обыкновения отец на этот раз не спешил, хотелось еще и еще раз проверить закладываемые в фундамент будущей экономики принципы. Ведь на исправление возможных ошибок времени не оставалось, это была его последняя надежда.