Сергей Хрущев - Никита Хрущев

Неизвестный пал духом, однако, хотя и медленно, работа продолжалась. К нашему неудачному дебюту на совете камень и плита были проработаны основательно. К голове он пока не приступал, не желая понапрасну тратить силы.

И все же мне удалось убедить его начать работу над портретом. Сразу возникли трудности. В первые часы после смерти отца из-за растерянности мне в голову не пришла мысль о посмертной маске. Теперь лепить можно было только по фотографиям.

Эрнст Иосифович поначалу, казалось, нашел выход. Он вспомнил, что у президента Академии художеств Н.В.Томского будто бы есть бюст Хрущева, сделанный с натуры.

- При всем моем неприятии творчества Томского нельзя не признать, что он отличный портретист. Если он лепил с натуры, то бюст можно использовать вместо оригинала, - сказал Неизвестный.

Я разубеждал его, поскольку не помнил, чтобы кто-то лепил с натуры бюст отца. Тем не менее я позвонил Томскому. Говорить он со мной не стал. Только референт сухо ответил:

- Да, портрет у нас есть, но это собственность Министерства культуры. Без их санкции он никому выдан быть не может.

Неизвестный, выслушав рассказ о моих переговорах, пробурчал:

- Обойдемся без них, будем работать по фотографиям.

В безрезультатной борьбе с инстанциями прошел весь 1973 год и наступил 1974-й. Мама нервничала, я ее успокаивал: "Еще одна последняя ступенька, еще один последний звонок..." Но звонок оказался не последним, а за ступенькой ждала следующая... Настроение падало с каждым днем: и Бурдин, и Моссовет, и Совмин сошлись в одном - делать бюст на стеле. Этот вариант устраивал всех, кроме нашей семьи. Надгробие получалось безликим, ничего не выражающим, что кое-кому и требовалось. Я выдвинул новый контраргумент: раз платит не государство, а семья, последнее слово за нами. Мы бюст на стеле не одобрим никогда.

Создавалась патовая ситуация, как в шахматах.

Поползли слухи, что Моссовет хочет взять расходы на себя, а это означало, что они получат решающий голос. Я упорно настаивал на повторном рассмотрении на художественном совете. Бурдин не выдержал и пообещал утвердить проект. Опять мы сидим в том же зале, с тем же макетом.

Бурдин сдержал слово. Стиль обсуждения изменился. Выступающие признавали, что после доработки проект можно утвердить с замечаниями. До начала заседания ни о каких замечаниях речи не было. Они появились в последний момент и превращали решение в бесполезную бумажку.

Окончательный текст решения гласил: "Учитывая настойчивые просьбы семьи Никиты Сергеевича Хрущева, художественный совет Главного архитектурно-планировочного управления Мосгорисполкома утверждает представленный автором Неизвестным Э.И. проект надгробия Н.С.Хрущеву. Однако, со своей стороны, художественный совет рекомендует рассмотреть вариант стенки из серого гранита меньшей высоты. Кроме того, художественный совет считает более целесообразным вместо предложенного проекта в качестве надгробия сделать бюст на стеле".

Я считал, что мы победили - есть слово "Утверждаю". Неизвестный был настроен скептически и оказался прав. Никто этого решения не признавал. Более того, пока мы спорили, художественный совет Художественного фонда аннулировал свое положительное решение. Было из-за чего опустить руки.

Я пытался поймать Посохина - он прятался. Наконец я пошел к нему домой. Этого он не выдержал.

- Не имеет значения, нравится мне проект или нет. Пока не будет команды сверху, я ничего утверждать не стану. Не подпишу ни одной бумаги! категорически заявил он.

Круг замкнулся...

Пришла беда, открывай ворота: на пост начальника главка, ведающего кладбищами, пришел новый человек - отставной полковник, бывший начальник лагеря на Севере. Фамилию я его не запомнил. Он одним махом отменил прежнее решение об увеличении участка под памятник. Я просидел полдня в его приемной, пока наконец он меня соблаговолил принять и грубо отказал.

Я позвонил в Моссовет Быкову. Он удивился самоуправству и тут же вызвал к себе начальника управления. Я тоже пришел. Пяти минут хватило на восстановление справедливости, вопроса об уменьшении участка больше не существовало. Валентин Васильевич Быков оказался единственным человеком, не изменившим своего мнения, не отказавшимся от своих слов.

Окончательно стало ясно, что на этом уровне решения не найти. Оставалось пробиваться на самый "верх".

Я предложил начать с Гришина. Он - первый секретарь Московского Комитета партии, много лет проработал бок о бок с отцом, часто бывал у нас дома.