Сергей Хрущев - Никита Хрущев

- В нашем деле все и проще, и сложнее. Например, я не отношу себя к какому-то одному направлению в искусстве - ни к абстракционистам, в чем меня обвинял твой отец, ни к реалистам. Каждое из них ограничивает, обедняет художника. Все хорошо на своем месте. Возьмем наш памятник. Нина Петровна хочет, чтобы был портрет Никиты Сергеевича. И это должен быть именно его портрет, а не мое видение, скажем, его философии через портрет. Тут все должно быть максимально похоже. Реализм, приближающийся в натурализму. И это правильно. Именно так я и буду лепить. Ведь я делаю надгробие. Вы, родные, когда придете на кладбище, захотите увидеть своего отца, а не мое представление о нем.

- Теперь давай посмотрим на замысел всего памятника, его идею, - продолжал Неизвестный. - В нем заложено извечное противоречие, борьба светлого прогрессивного начала с реакционным. Как ее показать в виде реальных, фотографических изображений? Они будут уводить нашу мысль в сторону, сводить ее к обыденному. Здесь просится абстрактная идея, отражающая полет мысли художника. В нашем случае - это сцепившиеся в противоборстве белое и черное.

Так продолжалось мое образование. Раньше я без оговорок принимал расхожее мнение наших идеологов - "абстрактную картину может нарисовать любой, а вот попробуй сделать реалистическое изображение, тут надо попотеть". Теперь я видел, что абстракция требует куда большего таланта, чем создание реалистического изображения.

Вот и напрашивается горький вывод: отец боролся не с тем, с чем следовало, и не с теми, с кем следовало. Только понял он это, увы, слишком поздно.

Не сразу Неизвестный рассказал мне историю злосчастных столкновений в Манеже.

- Почему ни я, ни мои друзья не держим зла на Хрущева? Он противоречив, но проводил честную, прогрессивную политику, а в Манеже его просто натравили на нас. И выставку эту устроили нарочно, привезли все в последний момент. Мы поначалу понять не могли, почему вдруг так заторопились. Им надо было нас уничтожить, чтобы самим выжить*.

Борьба течений в искусстве была не на первом месте. Главное для них деньги, а я к тому времени собрал обширный материал о коррупции и взяточничестве среди наших московских заправил в искусстве. Они приглашали и меня вступить в мафию. Когда я отказался, решили дать бой и уничтожить.

Эта история началась давно, я тогда еще учился в институте. В 1954 году объявили закрытый конкурс на монумент в память 300-летия воссоединения Украины с Россией. Место выделили на площади у Киевского вокзала, камень заложили. Это был первый и последний действительно объективный конкурс. Все работы были под девизами, и никто не знал истинных фамилий авторов. Я, студент третьего курса, его выиграл. Вон на полке макет - "Бандурист". Твой отец видел фотографии макета. Он ему понравился, по крайней мере, ни слова против он не сказал. Все другие меня хвалили, а в газетах писали: победитель - бывший фронтовик, студент. И тем не менее его не поставили и никогда не поставят. Предлоги были самые объективные: то средства не выделили, то бензина нет, то камня, то экскаватор сломался. Правда же была в другом.

Я хотел вступить тогда в московское отделение Союза. Все были "за", меня приняли. И тут же вежливо отвели в сторону и стали объяснять правила жизни: "У скульпторов гонорары очень высокие, жить можно хорошо. У нас существует некая неофициальная, конечно, очередь. Сегодня вы выиграли, завтра - другой. Этим правилам мы все следуем и вам советуем". Я был молодой, горячий. Послал их: "Надо честно соревноваться, я же всех вас талантом одолею!" Мои собеседники посмеялись: посмотрим-де, но предупредили: "Без нас путь в большое искусство тебе заказан".

К сожалению, они знали, что говорили. Ни одной моей работы в Москве не поставили: ни "Бандуриста" у Киевского вокзала, ни "Крылья" на площади перед Военно-воздушной академией Жуковского, ни "Строителя Кремля". А ведь были постановления правительства, мощнейшая поддержка сверху. "Строителем Кремля" лично Шепилов занимался. Но опять - то нет цемента, то камня, то рабочих. Время протянули, и можно списать. Все забыли о старых решениях.

Рассердился я, набрал целое досье и на наших мэтров, и на министерское начальство, как они взятки собирают. Был у нас один там начальник главка, все ходили ему "спинку мылить". Так у них почему-то называлась передача денег. Решил я вывести их на чистую воду, разоблачить безобразия. Собрался к Хрущеву. Уже и Владимиру Семеновичу Лебедеву позвонил, он день и час свидания назначил. По молодости проговорился кому-то. Накануне вечером зашел я в "Националь" поужинать. Подсели ко мне какие-то незнакомые ребята. Слово за слово, и началась драка. Ты меня знаешь, со мной справиться нелегко. В армии меня, десантника, не бить, а убивать учили. Но тут, видно, подобрались не сявки, а профессионалы. Избили меня по всем правилам.