Екатерина Глаголева - Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана

В литературе есть описание «проверки на честность» после флибустьерского похода на Панаму: «Все флибустьеры собрались на сход. Каждый дал клятву, что ничего не скрыл от остальных. После этого все разделись. Бросив одежду перед собой, флибустьеры терпеливо ждали, пока доверенные от каждого отряда перетряхивали их платье. Той же участи подвергся сам Морган и все командиры пиратских отрядов». Но, с другой стороны, само существование подобных процедур и пунктов регламента указывает на то, что у пиратов были основания не доверять друг другу ведь большинство «джентльменов удачи» были вовсе не джентльменами — во всех смыслах этого слова. На английских кораблях хищение казенного имущества и личных вещей товарищей по команде было обычным делом. Правда, для опытных моряков вычислить вора из новобранцев не составляло труда: матросы хранили свои личные запасы в мешках, которые завязывали прямым узлом; вор, стащив чужие галеты, снова завязывал мешок, но это было «похоже, да не то же» — такой узел называли «воровским».

За кражу полагалось наказание «кошками», причем не простыми, а «воровскими». Это были девятихвостые плетки длиной два фута (примерно 61 сантиметр), с «кровавыми узлами» на концах, которые еще называли «капитанскими дочками». Для пущего эффекта их вымачивали в морской воде или моче. Обычно решение о таком жестоком наказании принималось всей командой, за исключением тех случаев, когда оно было предусмотрено пиратским кодексом. Провинившегося привязывали за кисти рук к решетчатому люку, который вертикально ставили на шканцах, или к стволу пушки. Как правило, при этом вдоль обоих бортов выстраивали всю команду корабля и боцман под барабанный бой наносил удары «кошкой» по голой спине наказываемого. Число ударов исчислялось дюжинами. В зависимости от проступка человек мог получить от одной до двенадцати дюжин. Обычно после третьего удара на спине выступала кровь, так как узлы, туго затянутые на концах косичек «кошки», прорезали кожу. После первой дюжины ударов окровавленные косички «кошки» слипались в один жгут и удары становились нестерпимыми, матросы теряли сознание и умирали от болевого шока.

По тяжести преступления к воровству приравнивалось вероломное убийство. Уличенный в нем должен был сам выбрать, кто из команды его умертвит. Впрочем, пиратский суд выслушивал обвиняемого и проводил расследование; если выяснялось, что нападение было совершено не сзади и жертва имела возможность зарядить свое оружие и изготовиться к бою, убийцу прощали.

В тот же разряд преступлений попадало дезертирство: покинувший товарищей мог либо украсть у них часть добычи, либо, что еще хуже, стать доносчиком и поставить под угрозу их жизни и свободу. Вот описание пиратского суда из рукописи, переведенной русским лингвистом и путешественником XVIII века Ф. В. Каржавиным: «…Пока все были пьяны, Гарри Гласбай, человек трезвый, шкипер на судне «Королевская фортуна», с другими двумя единомышленниками отставали от него потихоньку, однако он (Бартоломью Роберте. — Е. Г.) скоро узнал о сих беглецах, послал отряд в погоню за ними, и они все трое были пойманы и приведены назад; по делу немедленно отданы под суд. Когда все были готовы и капитан Роберте сел в президентское кресло, позвали виновных в прихожую, где стояла большая чаша с пуншем на столе, с разложенными трубками и табаком; когда суд открылся, им было прочитано обвинение. Закон, сочиненный пиратами, был весьма строг, и уже собирали голоса на приговоре к смерти; как, выпивши по другому стакану, узники стали просить об остановке сего суждения. Но преступление их найдено столь великим, что сидящие не приняли их просьбы; вдруг некто Валентин Стурдибак прибежал наверх, говоря, что он имеет предложить нечто суду в пользу одного из узников, и клялся притом, что он знает его давно за честного человека, и не хуже всех других тут присутствующих, и что имя ему Гласбай. «Клянусь, — говорил он, — что он не умрет, и черт меня возьми, ежели придется ему умереть». Проговоря сии слова, вынул из кармана заряженный пистолет и приставил его к груди одного из судей, который, видя сие толико сильное доказательство, заговорил, что он Гласбая не находит виноватым, прочие все согласны были с его мнением. И положили, что сам закон Гласбая оправдывает… А другие два по тому же закону осуждены на смерть, и только сделана им та милость, что позволено им выбрать четверых товарищей, которые бы их расстреляли…»