Сергей Кремлев - Россия и Германия - Вместе или порознь? СССР Сталина и рейх Гитлера

— А вы уже были тогда женаты?

— Тогда — еще нет…

— А слово «партия» по-русски какого рода?

— Женского…

— Ну, так и поцеловали бы свою блондинку. В Германии это не запрещено. А потом спокойно бы уехали. Или боялись, что это будет изменой партии?

Тевосян комично встопорщил черные усики и шутливо признался:

— Нет, боялся, что сам не замечу, как утону в белокурых волнах…

После Харькова Гитлер засмеялся еще раз… Русские стюардессы — обе с соломенными коронами тяжелых волос, с бюстами валькирий и забавным немецким акцентом — вдруг начали очень слегка, но настойчиво интересоваться Гофманом и его фотоаппаратом. Им явно хотелось получить фото на память, а Гофману, давно разменявшему шестой десяток, не хотелось упустить возможность легкого флирта. Они были увлечены какими-то взаимными переговорами, а фюрер ухмылялся и поглядывал на Гофмана, тающего перед славянками. Вдруг Тевосян наклонился к Гитлеру, кивнул головой в иллюминатор и почему-то вполголоса произнес:

— Герр канцлер, очевидно, вам будет интересно увидеть хотя бы сверху плотину Днепрогэса…

Гитлер быстро посмотрел вниз и увидел, что они летят над землей всего в каких-то двухстах метрах. Голованов снижал машину так плавно, что этого никто не заметил — в том числе и Гофман, всегда первым бросавшийся к иллюминаторам в таких случаях. А внизу, на рейсовой скорости 220 километров в час, уже проплывала плотина, низвергавшая с высоты колоссальные массы воды, и над ней стояли облака сверкающей водяной пыли. Зрелище было редкое и величественное, а ракурс — идеальным для качественного разведснимка. Гофман, наконец, заметил, что фюрер чересчур увлеченно и заинтересованно смотрит на что-то крайне интересное там, внизу, и резко бросился к иллюминатору с возгласом:

— А что это там такое?

— Днепрогэс, — уже громко ответил Тевосян… Стюардессы мило улыбались в сторонке, а у Гофмана был такой растерянный вид, что Гитлер рассмеялся и прибавил:

— Генрих, ты хотя и не Генрих-Птицелов, но ворону только что поймал…

Да, русские умели быть гостеприимными, открытыми и скрытными одновременно. И порой обнаруживали при этом тонкое остроумие — как вот в той разыгранной по нотам сценке с Гофманом.

ФЮРЕР еще раз улыбнулся, вспомнив ее, и перевел взгляд на Еву, растянувшуюся под солнцем на широком низком деревянном топчане. Она лежала с закрытыми глазами, но почувствовав его взгляд, встрепенулась и вопросительно посмотрела в ответ.

— Ну, ты довольна тем, что оказалась здесь?

— Да, мой фюрер! Это было чудесно, а сейчас я опять вижу вас и это — еще чудеснее…

С Евой они расстались неделю назад на Украине, в Киеве. Летать он ей не позволял, и поэтому она пересела в прицепной литерный вагон и через сутки была в Форосе. За это время они два раза разговаривали по радиотелефону — вместе с его личной группой русские обеспечили устойчивую связь со всеми абонентами в Германии и, конечно, здесь. В любой момент из любого места Гитлер мог вызвать тех, с кем хотел поговорить. За эти дни он обзвонил консулов только что восстановленных германских консульств в Киеве, Одессе, Ленинграде, Новосибирске и руководителей технических комиссий, работавших в России.

Когда он говорил с Евой, то даже по телефону было слышно, что Ева довольна, и фюрер был благодарен русским за это. Такой оживленной его Ева была далеко не всегда.

А Еве действительно было на редкость хорошо. В Бергхофе она жила почти безвыездно — фюрер не хотел, чтобы она мозолила Германии глаза. Тут, у русских в Крыму, она тоже была в уединении. Но ее приняли так тактично, без тени досужего любопытства, что Ева ощутила себя вольной пташкой уже в день приезда. Ее единственной спутницей, с которой познакомили еще в Киеве, была сдобная, темнорусая и круглолицая женщина, отлично говорившая на немецком. Не первой молодости, очень милая и обаятельная, она имела лицо привлекательное, волевое и назвалась Эммой. Они плавали, загорали, бродили по горам, ели крымский виноград и пили сладкие, тягучие старинные вина из подвалов «Массандры».

Перед прилетом фюрера Эмма расцеловала Еву, подарила ей симпатичного плюшевого медвежонка и исчезла, когда самолет с фюрером уже заходил на посадку. Самолет зашел со стороны моря и начал снижаться вдоль берега. Еве стало страшно. Горы так близко и плотно прижимались здесь к береговой кромке, что казалось — самолет вот-вот наткнется на них. На самом деле взлетно-посадочная полоса была вписана в скалистый пейзаж трудолюбиво и безопасно. Минута, и самолет уже подруливал к Еве.