Следует заметить, что со второй половины XVI века маска использовалась не только как средство для маскировки, но также и для защиты кожи лица от солнца. Дамы из высшего света никогда не расставались с маской. Ее носили, зажав в зубах специальную стеклянную пуговицу. В XVII веке маску продолжали использовать с этой целью, хотя уже реже. На одной из картин изображен юный Людовик XIII, целующий свою мать «под маской». Герцогиня Монпансье рассказывает в своих «Мемуарах» , что как-то раз в высшем обществе она стала свидетельницей того, как мадам де Шатийон, увидев приближающегося аббата Базиля Фуке, которого она ненавидела, тут же вытащила из сумочки маску и, обратившись к брату короля, сказала: «Позвольте мне надеть маску, у меня озябло лицо!» [289] Mlle de Montpensier . Op. cit. T. III. P. 225.
Деликатная супруга маршала Клерамбо, имевшая очень нежную кожу, всегда выходила на прогулку в черной бархатной полумаске. «Она постоянно была в маске, — писал Сен-Симон, — даже в карете и в театральной ложе, словно не в силах расстаться с этим вышедшим из моды предметом… Она говорила, что ее лицо сразу же покрывается коростой, как только его обдует ветер… Она была единственной, кто носил маску, и когда при встрече кто-нибудь приветствовал ее, она, прежде чем сделать реверанс, непременно снимала свою маску». [290] Saint-Simon . Op. cit. T. Il, 1983. P. 187, et T. VIII, 1988. P. 552.
Королева Франции Мария Терезия на многих своих портретах изображена небрежно держащей маскарадную маску. Как сообщает мадам Кайлю, когда мадам де Ментенон отправилась в Версаль, чтобы забрать детей Людовика XIV и мадам де Монтеспан, дабы тайно переправить их в Париж, она скрыла свое лицо под маской.
Хотя и редко, но все же маска использовалась для того, чтобы скрыть лицо заключенного. В Венеции люди, арестованные по решению Совета Десяти, отправлялись в тюрьму с маской на лице. [291] Marius Topin . Op. cit. P. 360.
Правда, это было в Венеции, где во время карнавала все ходят в масках, «даже дож, самые старые сенаторы, кардиналы и папский нунций». [292] Письмо аббата д'Эстрады Людовику XIV от 18 декабря 1677 года ( Joseph Delort . L'Homme au masque de fer. P. 88).
К тому же ничего не известно об использовании железной маски. Лишь Луи Фуке в своей дневниковой записи от 4 сентября 1687 года вспоминает «железную маску». Вольтер даже уточняет, что маска имела подбородочник, крепившийся на железной пружине, однако можно полагать, что он просто домыслил это: зная о некой «железной маске из Прованса, он был поражен, услышав в Бастилии (куда он попал в 1717 году) разговоры о бархатной маске с подбородочником, и соединил обе традиции, породив в своем уме железную пружину. Не была ли эта маска обыкновенным рыцарским шлемом, устроенным таким образом, что носивший его мог есть и пить? Почему бы и нет. Но не исключено и то, что какой-нибудь кузнец в Эгзиле или Турине изготовил по заказу губернатора некую особым образом устроенную железную маску.
Гораздо интереснее задаться вопросом о причине, по которой скрывали лицо заключенного. Известна классическая версия, которой придерживался Марсель Паньоль: «Тот факт, что, приближаясь к Парижу, скрывали это лицо под маской и в портшезе, что скрывали его от Лозена, от Дю Жюнка, от врача в Бастилии, доказывает, что это лицо было известно в Париже. Тот факт, что его столь тщательно скрывали от старого кюре в Эгзиле, от стражников, от солдат сопровождения, от крестьян Прованса, которые встречались на пути от Эгзиля до острова Святой Маргариты, что его скрывали от крестьян в имении Пальто, доказывает, что это лицо было широко известно. Во времена, когда еще не существовало фотографии, иллюстрированных журналов, кино и телевидения, единственным повсеместно узнаваемым лицом было лицо короля, изображение которого каждый носил в своем кармане — на монете». [293] Marcel Pagnol . Op. cit. P. 271.
Таково заблуждение многих историков. Отвергая эту версию о знаменитом человеке, лицо которого по прошествии многих лет все равно должно было стать неузнаваемым, Пьер Мари Дижоль высказал предположение, что маска должна была скрывать «лицо, характерное само по себе, например, бросающееся в глаза своим цветом, хотя и принадлежащее неизвестному человеку…». «Сейчас, — писал он, — мы знаем, как выглядели Людовик XIV, Фуке, Мольер, но во времена, когда еще не существовало средств массовой коммуникации и портреты были крайне редки, кто в провинции знал в лицо Мольера, Фуке, Бофора или Кольбера? — Никто! Зато, напротив, кто мог бы сказать: "Я видел мавра, которого вооруженные люди вели в Систерон"? — Любой человек». [294] Pierre-Marie Dijol . Op. cit. P. 274–275.
Однако и Дижоль тоже ошибался.
Читать дальше