Жан-Кристиан Птифис - Железная маска - между историей и легендой

Лувуа, по характеру своему человек подозрительный, позволил усыпить свою бдительность. Он пошел на большой риск, а когда осознал это, отреагировал. Напомним, как развивались события. В марте 1680 года был обнаружен потайной ход в камине. Несчастный отставной министр умер от сердечного приступа или апоплексического удара. Что делать? Сен-Мар опасается, что Лозен «знает большую часть того, что было известно господину Фуке»… Он держит в своих руках некие документы, найденные в карманах покойного министра. Похоже, что секрет Эсташа раскрыт. В этом случае, если речь шла о секрете чрезвычайной важности, затрагивавшем жизнь или достоинство короля, оставалось лишь одно: упрятать всю эту компанию за надежные тюремные запоры, тем самым обрекая ее на медленную смерть, как и отвратительных мошенников, проходивших по делу отравителей. Однако Людовик XIV был заинтересован в освобождении Лозена, чтобы можно было выполнить условия задуманной сделки, по которой герцог дю Мэн получал часть имения королевской кузины. Этот резон явно брал верх над желанием сохранить тайну. Между княжеством де Домб и графством Ю, которые должны были перейти во владение его дорогого бастарда, с одной стороны, и желанием избежать разглашения того, что «видел» Эсташ, — с другой, Людовик XIV сделал выбор в пользу первого. Таким образом, надо было придумать маленькую хитрость, чтобы убедить Лозена, будто болтовня Данже не заключала в себе ничего важного. Для этого король (или Лувуа) предложил распустить слух, что оба слуги выпущены на свободу. Решили рискнуть еще раз.

Пока Лозен оставался под надзором в своих резиденциях в Бурбоне и Шалоне, Лувуа поручил своим верным сотрудникам шпионить за его курьерами. «Министр, — писал герцог де Ла Форс, — до самой смерти боялся своего противника. Он перехватывал письма Лозена. Некий почтовый служащий признавался, что пакеты из Лиона открывались, так же как и пакеты из Шалона ». [255] Auguste, duc de La Force . Lauzun, un courtisan du Grand Roi. Paris, Hachette, 1919. P. 125. Определенная трудность была связана с возвращением Лозена в Париж. Надо было узнать, известен ему секрет Эсташа или нет. Вероятно, именно по этой причине Лозен, нанеся визит вежливости к королю в Сен-Жермен, 6 марта 1682 года, перед тем как отправиться куда-нибудь подальше от двора, заехал к Лувуа. «Мне говорили, — писала кузина короля, — что он был у мсье де Лувуа, где оставался с половины одиннадцатого до полуночи, а затем он посетил мсье Кольбера, который уже лег спать». Навестив на следующий день мадам де Монтеспан, она выразила ей свое удивление по поводу того, «что он долго оставался у мсье де Лувуа. — Как! Вы все еще , — сказала она мне, — можете чему-то удивляться? В наше время не следует ничему удивляться ». [256] Mlle de Montpensier . Op. cit. T. IV. P. 458–459.

Когда заключенный оказался на острове Святой Маргариты, внимание министра к нему, похоже, ослабело. Эсташ более не представлял интереса. Во всяком случае, Лувуа не выражал по его поводу того беспокойства, которое проявлял в то время, когда заключенный был в Эгзиле. Что произошло? С весны 1687 года и до самой своей смерти в июле 1691 года Лувуа не упоминает Эсташа ни в одном из писем. Молчание в течение более четырех лет, тогда как во время пребывания таинственного заключенного в Пинероле и Эгзиле министр непрерывно стоял над душой у своего тюремщика! Барбезьё, похоже, еще меньше интересовался Эсташем.

Отсутствие интереса к нему со стороны министерства наблюдалось и в последующие годы. Мы уже знаем, что 20 марта 1694 года Барбезьё назвал одного из заключенных Пинероля, которого собирались перевозить, более важным, нежели те, что находились на острове Святой Маргариты. Эта туманная фраза, которую сторонники версии о Маттиоли как Железной маске используют в качестве своего важнейшего козыря, позволяет предположить, что в глазах министра Эсташ Данже представлял меньше интереса, нежели Маттиоли. Как я уже говорил, возможна и обратная интерпретация, однако, с учетом всех обстоятельств, вовсе не исключено, что Барбезьё в тот момент проявлял больше интереса к итальянскому дипломату, нежели к слуге бывшего министра Фуке. В том же самом духе уже цитировавшееся письмо Сен-Мара государственному секретарю военных дел Барбезьё от 6 января 1696 года, в котором впервые появилось выражение старый заключенный , отнюдь не свидетельствует об особом интересе к нему. В этом письме дается ответ на запрос министра относительно всех заключенных: «Вы требуете от меня ответить вам, как осуществляется во время моего отсутствия или болезни надзор над заключенными, которые доверены моему попечительству…» Именно Сен-Мар настаивает на особом отношении к своему «старому заключенному», но, впрочем, в конце письма заверяет, что такие же меры предосторожности принимаются и в отношении остальных… Запомним это письмо, ибо оно дало повод извести много чернил историкам, склонным преувеличивать его значение. 17 ноября 1697 года Барбезьё писал Сен-Мару: