АНРИ ВАЛЛОН: История рабства в античном мире. Греция. Рим

– для утешения людей – попадали под его власть. Клитемнестра у Эсхила напоминает Кассандре о рабстве Геракла, и поэт Паниасис в своем эпосе («Деяния Геракла») пел об этих испытаниях обитателей Олимпа:

Жребий такой перенесть пришлось некогда также Деметре, Был ведь рабом и Гефест, могучий своими руками, Был и владыка морей Посейдон, сребролукому также Фебу было оно суждено, у смертного мужа В рабстве провесть целый год, даже грозный Арес подчинился Воле отца неизбежной.

Даже тогда, когда не было налицо таких воспоминаний и предчувствий, чтобы, пользуясь ими, взывать к милосердию господина, сам обычный строй жизни героических времен, эти повседневные отношения и зачастую эта общность и жизни и трудов, уничтожая между господами и рабами всякую преграду, должны были способствовать смягчению их положения. Господин имел абсолютную власть над личностью рабов; он мог расправиться с ними, подвергнув их бичеванию, смерти; но закон был менее могуществен, чем обычай, а обычаи, хотя и были грубыми, не были обычно жестокими. Поэты, особенно в трагедиях, реже выводят на сцене жестокость, чем снисходительность и доброту. Гесиод рекомендует давать рабам отдых после жатвы, а Гомер показывает нам, как старый Лаэрт почти во всем разделяет образ жизни своих слуг. Они составляли, так сказать, часть дома, были членами семьи, почтительными и близкими к своим господам. Так, Эвмей бежит навстречу Телемаху и целует его в лоб и глаза. Женщины во дворце Одиссея также спешат к царевичу с теми же знаками любви и расположения, и это благородное чувство древних времен мы находим вновь в «Алкесте» Эврипида, когда она, умирающая, протягивает руку своим рабам, не забывая никого из них при своем последнем прощании.

К этому надо прибавить, что у раба нет ничего своего, но часто он распоряжается хозяйской собственностью с известным чувством страха, если хозяин еще молод, и более спокойно, когда его распорядительность уже испытана. Если Эвмей имеет в своем жилище только то число плащей, которое необходимо пастухам, порученным его наблюдению, то тем имуществом, хранителем которого он является, он распоряжается уже достаточно самостоятельно. Так, он сооружает постройки, о которых ничего не знают ни Лаэрт, ни Телемах, он покупает для себя раба, предварительно не посоветовавшись с ними. И он охотно берет из находящихся под его надзором стад, чтобы хорошо угостить гостя, находя себе в этом награду за труды, которые он несет, чтобы удовлетворять алчность женихов. Иногда сами господа делали положение тех или других рабов более независимым и лучше обеспеченным; они давали им дом, подругу жизни, своего рода «вольную», которая в то же время предохраняла дни их старости от нищеты и беспомощности. Это то, чего в будущем ожидал себе Эвмей от доброты Одиссея; это та награда, которую Одиссей обещает также пастуху Мелантию за его помощь в той борьбе, которая должна ему вернуть царский дворец на Итаке.

Щедрость господ создавала им привязанность их рабов: во время опасностей, которым подвергается Одиссей при своем возвращении, он нигде не находит себе более верных друзей, как среди них; и трагики при постановке на сцене этих древних преданий выводят рабов с такими именно чертами характера. Женщины-рабыни приобретают у них тот тип наперсниц, который мы встречаем впоследствии в пьесах, заимствованных из репертуара трагиков, они проявляют по отношению к своим хозяйкам преданность, которая простирается до готовности умереть за них, совершить для них преступление. Так, спутница Андромахи пренебрегает ради нее всеми опасностями; кормилица Федры не боится никаких угрызений совести, когда, желая сохранить жизнь Федре, она старается ее утешить и содействует ей в ее преступной страсти; эта низкая преданность вызывает у Ипполита проклятие. «Было бы лучше, – говорит он, – если бы женщины вместо таких рабынь имели своими слугами ехидн, полных яда, но бессловесных».

5

Вот в общем все те факты, которые рисуют нам картину рабства у Гомера; я дополнил их теми местами из трагиков, где они, выводя те же личности, что и Гомер, рисуют те же положения и те же чувства. Но не будем ничего скрывать от себя. Взятые с исторической точки зрения, принимая во внимание столь отдаленные времена, поэмы Гомера требуют огромной осторожности и критического отношения, и, для того чтобы извлечь истину из массы фантазии в тех картинах нравов, которые они нам рисуют, нужно тщательно различать то, что составляет основу картины, и то, что составляет ее дополнительные тона. В основном картина верна, и главные черты, которые ее составляют, взяты из действительности; но те краски, которые наложены на нее, принадлежат уже фантазии поэта, идеализирующей и украшающей все, к чему она прикасается. Таким образом, основные черты рабства в героическую эпоху, его происхождение, связанные с ним повинности и обязанности рабов – все это вполне правильно изображено в картинах, которые рисует нам Гомер; а та общность, которую можно видеть между хозяевами и рабами на почве занятия одними и теми же работами, дает нам право на некоторые предположения о взаимоотношениях между ними. Но, быть может, не следует создавать слишком больших иллюзий относительно мягкости этого рабства, и все эти многочисленные примеры снисходительности и добродушия не надо считать за простую и истинную картину обращения с рабами. Ведь при абсолютной и совершенно произвольной власти господина переход от добра к злу совершается по бесконечной линии оттенков, и при подобных условиях факт очень легко меняет свою природу, если он меняет свою внешность.