Р Иванов-Разумник - Тюрьмы и ссылки

Вот и все о быте камеры No 4, потому что надо перейти к рассказу о людях, хотя бы самому краткому. И первое: почти все они были взяты не из дому, а с улицы - и вот почему ни у кого не было с собой вещей. Один - шел на службу и по дороге был остановлен некиим штатским с предложением "пожаловать", куда надобно; другой - возвращался со службы и был арестован у ворот собственного дома; третьего арестовали на бульваре, четвертого - при выходе из магазина, и так далее, и так далее. Общим во всех случаях было только одно: дома ничего не знали об их судьбе - ушел человек и пропал, "то тебе не Англия!" - как сказано у Чехова.

Столь же разнообразны были и причины, по которым люди эти очутились в одной камере. За день я наслушался рассказов, которых хватило бы на том. Вот сосед мой, технический директор одного из московских заводов. С неделю тому назад шел он с одним своим знакомым, видным инженером, по Красной площади. У инженера, на днях только, бессмысленно {144} погиб единственный и уже взрослый сын. В гибели этой инженер обвинял советскую власть и, глядя на Кремль, сказал: "Взорвать бы все это одной бомбой". Технический директор промолчал, уважая горесть отца и понимая, что это говорит она, а не он. На следующее утро, когда директор отправлялся на завод, некий штатский, поджидавший его у подъезда дома, предложил директору несколько изменить маршрут - привел его на Лубянку. Вот уже шестой день сидит он теперь в камере No 4, спит на летнем пальтеце, накрываясь полой его и опираясь головою о стену, вместо подушки. Каждый день его вызывают на короткий допрос - по делу о заговоре, имевшем целью взрыв Кремля, причем сообщают, что инженер "уже во всем сознался". К делу привлечен еще целый ряд лиц, общих их с инженером знакомых.

Сосед мой с другой стороны - летчик в военной форме, учащийся в московской авиационной школе, юноша лет двадцати. Отец его, польский еврей, эмигрировавший из Польши ввиду своих коммунистических убеждений, ныне со всей семьей живет в Москве, получая персональную "политпенсию". Юноша попал на Лубянку прямо из школы по весьма удивительной причине: его обвиняют в том, что он развращал своих товарищей антисемитскими анекдотами. "Вы только подумайте: я, еврей, буду рассказывать глупые анекдоты о самом себе!" - плакался он горько. Фамилия его была - Левитан.

Рядом с ним лежал человек, попавший сюда, как он говорил, "за птицу". Несколько дней тому назад, проходя по улице со своим знакомым он сказал: "А вот черный ворон летит". Некий штатский, услышав эти слова, предложил ему немедленно пожаловать на Лубянку. На допрос его еще не вызывали.

Припоминаю в порядке "живой очереди" лежащих: следующим был насмерть перепуганный "советский служащий", вышедший 1-го мая погулять по бульварам вместе с женой. Дома они оставили двух {145} маленьких детей под надзором соседей. Погуляв по Тверскому бульвару, присели они отдохнуть недалеко от памятника Пушкина на незанятой скамейке, - и увидали, что в траве лежит револьвер. Муж поднял его, а жена испугавшись, стала просить, чтобы немедленно же сдать это оружие милиционеру, стоявшему около памятника. Встали и пошли. Одновременно с ними подошли к милиционеру двое неких штатских (сколько же их развелось!), и, не внимая уверениям и клятвам мужа и жены, что револьвер только что найден в траве, что они несли отдать его милиционеру - штатские повели их "куда надо", то есть на Лубянку, куда ведут ныне все пути. Жену посадили в женскую камеру, мужа - вот в эту, где он сидит уже третий день в смертельном ужасе от всего происшедшего и в страхе за судьбу своих детей. На допрос его еще не вызывали.

Еще один: здоровеннейший детина, без трех пальцев на правой руке. Был забойщиком в одной из шахт Донбасса, пока не исковеркало руку взрывом гремучей ртути. Совсем малограмотный поступил он тогда на рабфак, с громадными трудами одолел его, стал коммунистом, поступил затем в какой-то институт внешней торговли (названия не помню) и теперь, весной, уже кончал его и имел ввиду место по "внешторгу" в Улан-Баторе. Внезапно был арестован на улице, сидит здесь уже четвертый день, на допрос вызывали два раза. В первый раз сообщили, что он обвиняется в "правом уклоне" и в организации соответствующей группировки, во второй раз - дали очную ставку с каким-то его запуганным приятелем, который "уже во всем сознался". Надо было видеть и слышать, с каким недоумением и негодованием рассказывал этот непосредственнейший человек, что его хотят заставить сознаться в том, к чему он не имеет ни малейшего прикосновения. Где-то он теперь? В Улан-Баторе или в столь же дальней ссылке за организацию группы "правых уклонистов"?