Анатолий Иванов - Вечный зов (Том 2)

- Ну, спасибо, Кружилин, тебе за все, - сказал он. - Останемся живы никогда не забуду.

- Чего там, товарищ капитан... - Василий даже смутился. - Бежать надо, товарищ капитан. Краков не так уж далеко от нашей границы. А то еще куда переведут...

- Да. Непременно, - твердо сказал тот. - Осмотримся вот. Без меня ничего не предпринимай.

- Слушаюсь, товарищ капитан! - И нетерпеливо добавил: - Хорошо бы группой. Вы, я, Никита Гаврилович. Еще с кем-то поговорить... Многие согласятся.

- Предоставь мне это, говорю. Здесь, кажется, тюрьма. Из-за каменных стен не очень-то убежишь. Но, может быть, на работы какие-нибудь водить станут...

Назаров и Василий еще не знали, что их ждет, и, несмотря на все пережитое уже, и отдаленно не представляли себе режима немецких концлагерей, но догадывались - уж чем-чем, а работой их не обделят.

Но в Кракове так и просидели полмесяца в каменном сарае, даже на прогулку их ни разу не выводили.

- Курорт, - усмехнулся Василий. - Я даже поправился вроде.

- Погоди... Не покажется ли когда-нибудь Краков и в самом деле курортом? проговорил Паровозников.

Он как в воду глядел. На следующий день с утра за стенами кирпичного здания началась какая-то суета, крики, послышался рев автомобильных моторов. Спустя некоторое время распахнулись железные ворота, перед ними стояли наготове три или четыре длинных зеленых автофургона с раскрытыми уже задними дверями, от фургонов к воротам тянулись шеренги немецких автоматчиков, образуя несколько узких коридоров. В здание вбежали эсэсовцы и, ничего не объясняя, прикладами погнали заключенных наружу, а там по этим живым коридорам - в машины.

Когда распахнулись ворота и вбежали эсэсовцы, Паровозников, поднимаясь с цементного пола, застланного соломой, проговорил:

- Кажется, кончился курорт...

Это было последнее, что услышал Василий от Паровозникова. Оказавшийся рядом немец что-то закричал, ударил его прикладом в плечо. И больше Василий майора не слышал и не видел до самой встречи уже здесь, в Бухенвальде. И Назаров тоже.

В тот раз, когда немец ударом приклада толкнул Паровозникова, Назаров торопливо проговорил:

- Что бы ни случилось, Кружилин, будем вместе. Надо быть вместе! Не бросай меня.

- Да вы что, товарищ капитан! - обиделся даже Василий.

Выбежали они из здания плечо в плечо, в давке Василий отталкивал кого-то, чтобы не отстать от капитана, в фургон заскочил первым, подал руку Назарову, помог ему взобраться...

Они все еще были в армейских гимнастерках, превратившихся в грязные лохмотья. И только в Ченстохове, куда их привезли в первых числах августа, обрядили в полосатые куртки и брюки. Сапоги, правда, оставили, но обрезали голенища.

Все это произошло в дощатой, осклизлой бане, где их предварительно остригли наголо. На куртках и брюках были пришиты белые полоски с номерами. Назаров и Кружилин в очереди за лагерным одеянием стояли друг за другом. Назарову достался номер 3980, Василию - 3981. Немец, выдававший одежду, на ломаном русском языке спрашивал фамилию и воинское звание, записывал все это в толстую книгу, напротив жирно проставлял номера, обозначенные на выданной одежде.

Когда дошла очередь до Василия, он назвал свое воинское звание - рядовой. Немец, щупленький, высохший, но виду из низших чинов (поверх обмундирования на нем был белый халат), приподнял голову, пошевелил короткими желтыми усами.

- Мы, немцы, не любим ложь. Мы любим точность. Нехорошо. Все вы есть офицеры...

- А я рядовой. Солдат, - упрямо сказал Василий.

Вдоль шеренги голых людей, стоявших в очереди за одеждой, молча прогуливался какой-то офицер. В заложенных назад руках у него болталась плеть. Услышав разговор, он шагнул к стойке, где шла раздача одежды спросил резко:

- Was sagt er? Was ist los? [Что он говорит? В чем дело?]

Немец в халате вскочил, вытянулся.

- Er sagt, er sei ein Soldat. [Он говорит, что он солдат.]

Плеть дважды свистнула, Василий не успел даже вскрикнуть. Он лишь дважды вздрогнул, схватился невольно за плечо и повернулся к офицеру. Тот, складывая вдвое плеть, проговорил, зло оглядывая Василия:

- Verlogene Sau! Tragen Sie ein, er ist Leutnant. [Лживая свинья! Запиши он лейтенант.]

Так Василий был сразу произведен в командиры Красной Армии.

...Сон не брал Кружилина, он повернулся на жестких нарах, поглядел в дальний конец барака. Щели дощатой перегородки Климкера светились, оттуда шел приглушенный говор, но слов разобрать было нельзя.

Переворачиваясь, Василий ощутил горячую, саднящую боль в груди, будто там что-то оторвалось и кровоточит. Еще он почувствовал, что голова его стала неимоверно тяжелой, как тот камень, который он сегодня нес. "Ничего... Уснуть, правда, надо, а то к утру не пройдет, и проклятый Айзель, если к утру перепьется окончательно..."