Генрих Хаапе - Оскал смерти. 1941 год на Восточном фронте

Время, проведенное нами в Вене, промелькнуло как одно сказочное мгновение. Мы побывали в Гринзинге и Пратере, трепетали от радости при виде первых признаков весны в венских лесах. В последний вечер в Вене мы даже успели побывать на «Гибели Богов» и поужинать в летнем ресторане на крыше высотного здания.

Во время того ужина Марта вдруг пристально посмотрела на меня и спросила:

— Скажи мне, Хайнц, ты действительно думаешь, что мы победим в этой войне?

— Не знаю, — ответил я, — но надеюсь. Это будет колоссальной задачей.

Она нежно положила свои ладони поверх моих, и мы молча устремили наши взгляды на расстилавшийся под нами старинный город. В мягких вечерних сумерках угадывались силуэты древних башен. Откуда-то донеслась плавная мелодия какой-то столь же старинной венской песни, исполняемой на пианино, и Марта стала негромко напевать ее мне. Через считаные несколько мгновений у нашего стола возник метрдотель, учтиво поклонился Марте и еще учтивее произнес:

— Не соблаговолите ли доставить нам удовольствие услышать в вашем исполнении несколько венских песен под аккомпанемент нашего пианиста?

— С удовольствием, — улыбнулась она. — Особенно этим чудесным вечером.

Поднимаясь из-за стола, она наклонилась и прошептала мне на ухо:

— Я хочу, чтобы ты знал, что я пою только для тебя…

Теплый майский бриз ерошил белокурые волосы Хайнца-младшего, игравшего с малюткой Йоханнесом на аккуратно подстриженном искусственном газоне. Изогнутые пальмы отбрасывали лишь небольшие зазубренные тени, не слишком спасавшие от жаркого южноафриканского солнца; высокие азалии льнули к светло-зеленой кроне золотых кипарисов, а у камелий уже налились соком новые бутоны, готовые распахнуться уже в самые ближайшие дни.

Я наблюдал за мельтешением этих двух белокурых детских головок будто со стороны, с огромного расстояния: Хайнц, которому теперь было уже тринадцать, родился в штуттгартском бомбоубежище в 1944-м, а Йоханнес — уже здесь; мы и назвали его в честь этой благословенной солнечной страны, увидевшей его появление на свет и даровавшей всем нам возможность мирной и спокойной жизни. Но мои мысли были заняты сейчас не двумя моими сыновьями, резвившимися сейчас на зеленеющих возвышенностях в пригороде Дурбана, в этом маленьком волшебном мире лета зимой, а письмом, которое я держал в руке. Его только что принесла мне из почтового ящика Марта, и адрес на нем был написан четким и аккуратным почерком барона фон Калкройта. Месяц назад я вдруг увидел (впервые за все послевоенное время) его подпись на одном из деловых писем из Германии. Это было для меня полной неожиданностью, и я немедленно написал ему. И вот теперь я держал в руках его ответ. Мои мысли унесли меня в прошлое, на пятнадцать лет назад, в тот май 1942-го, когда я снова попрощался с Мартой на железнодорожном вокзале Кельна…

С наступлением мая в Ржев и Малахово пришла и весна. Снег исчез, и вместо него образовалась грязь — километры и километры вязкой грязи. Часть пути от Ржева до Малахово я преодолел на санях — весь колесный транспорт безнадежно увязал и застревал в этом болоте. Ноак был переведен в 1-й батальон, а командование 3-м батальоном снова принял на себя наш папа Нойхофф. Воссоединение было взаимно радостным. Было решено, что наш 3-й батальон не подлежит восстановлению, а будет действовать как отдельное маленькое подразделение. На нашем участке фронта было совершенно спокойно, летнее солнце высушило дороги и поля, и вся округа приняла гораздо более благоприятный и дружелюбный вид. С наступлением тепла полностью исчез и сыпной тиф, даже среди местного гражданского населения, и Нине, которая к тому времени уже полностью поправила свое здоровье, делать было почти нечего. Когда возникала необходимость, она охотно помогала мне, и я был очень признателен ей за это, как самому настоящему другу и соратнику.

В середине июля на смену нам в Малахово прибыла дивизия саксонцев; мы погрузились на поезд в Ржеве и прибыли для кратковременного отдыха в лагерь около Сычовки, где нас должны были переформировать и отправить под Орел. Мне было присвоено звание оберарцта. Но 30 июля вся эта почти курортная идиллия резко прекратилась… Слухи распространялись подобно пожару в сухом лесу: генеральное наступление красных на Ржев… Малахово уже в руках русских… значительные силы Красной Армии готовятся к триумфальному занятию Ржева. Вся 6-я дивизия, вооруженная лишь ручным огнестрельным оружием, была срочно погружена в поезда и всего через несколько часов уже брошена на врага. На платформе железнодорожной станции у Сычовки мне был вручен приказ отправиться в 58-й пехотный полк 6-й дивизии в качестве полкового офицера медицинской службы. С собой я взял Генриха и русского Ханса.