Валерий Шумилов - Живлй меч или Этюд о Счастье. Жизнь и смерть гражданина Сен-Жюста

Первой мыслью комиссара было арестовать нарушившего приказ командующего, предать его военному суду и расстрелять. Он с трудом сдержал себя: обезглавить армию в столь тяжелый для нее момент – значило сыграть на руку врагу.

Гош и не думал оправдываться, заявив, что победа была у него в руках и что

в следующий раз он не только вернет все захваченное противником, но и отвоюет у пруссаков Ландау.

– Хорошо, генерал, – мрачно ответил ему Сен-Жюст. – Ты принимаешь на себя новое обязательство. Ты хотел захватить Кайзерслаутерн, но потерпел поражение. Теперь вместо одной победы мы ждем от тебя две: ты возьмешь и Кайзерслаутерн и Ландау. Иначе ты ответишь перед законом, – и он, подняв руку, резко рубанул ребром ладони по воздуху.

Гош криво усмехнулся.

…Через два дня, 14 фримера [10] [10] 4 декабря 1793 г. , Антуан был в Париже. Леба рвался в столицу к беременной жене, новое наступление было назначено на 25-е число, то есть время для передышки было. А Сен-Жюсту просто необходимо было «пощупать пульс» в столице Республики, ведь он не был в ней уже полтора месяца, а это было чревато отрывом от происходящего сейчас, когда события неслись галопом, и несколько дней революции вполне могли быть сравнимы с несколькими годами дореволюционной эпохи. Находясь на фронте, Антуан, теперь уже полностью олицетворявший новую Республику с Робеспьером (и меньше – с собой), порой тревожился: сумеет ли Максимилиан, номинальный глава правительства, человек твердый по своим убеждениям, но порой недостаточно решительный и чересчур осторожный, удержать в руках врученные ему Революцией (и Сен-Жюстом!) бразды правления?

Его сомнения оказались напрасными. Несмотря на развернувшуюся в Париже борьбу фракций, когда «левые» устроили в столице «дехристианизаторскую» вакханалию с гигантским праздником Разума в Нотр-Даме, а глава «правых» Дантон требовал вступления в силу конституции и отмены «революционного порядка управления», действовавшего к этому моменту всего один месяц, Робеспьер чувствовал себя вполне уверенно. Поддержав Дантона против «разрушителей церквей», он добился от Конвента осуждения Культа Разума и принятия декрета о свободе культов. А затем нанес окончательный удар сразу по обеим группировкам: в день приезда Сен-Жюста с фронта Конвент принял декрет о концентрации и централизации власти революционного правительства.

Декрет, разработанный Робеспьером, дополнял идеи Сен-Жюста, высказанные им в речи о революционном порядке управления: все установленные власти и общественные должностные лица по всей стране безоговорочно ставились под контроль Комитета общественного спасения; отменялись все чрезвычайные институты, вроде провинциальных революционных армий, а также несанкционированные властью собрания и съезды народных обществ и комитетов; революционные комитеты теперь контролировались правительством, а не собраниями секций и коммунами.

В Париже декрет бил, в частности, по прокурору Коммуны и его заместителю (то есть по Шометту и Эберу), которые переименовывались в «национальных агентов» и могли быть смещены правительством. Сен-Жюст с удовлетворением подумал, что двоевластие Конвента-Коммуны кончилось: конечно, в свете этого декрета появление новых органов восстания, вроде повстанческой Коммуны 10 августа и Центрального комитета 31 мая, низвергнувших короля и жирондистов, было уже невозможно – незаконно, но хотелось надеяться, что череда революций, наконец, кончилась, что теперь, когда они с Робеспьером были у власти, уже не нужно было никакое восстание санкюлотов, более того, любое возможное восстание против нового порядка, который они собирались построить с Максимилианом, казалось контрреволюцией.

Так Сен-Жюст, показавший Робеспьеру путь революционной диктатуры, молча одобрил свертывание Неподкупным всякой революционной общественной жизни Парижа, не понимая, что тем самым он вместе с Максимилианом лишает себя главного оружия в борьбе с противниками совершенной Республики – поддержки бедняков, которые теперь просто не могли бы сорганизоваться для их защиты.

Но все это Сен-Жюст понял только за несколько дней до 9 термидора.

Происходящая в Париже борьба между группами революционеров, принадлежавших к одной партии, не так давно совместно сокрушивших фельянов и жирондистов, казалась ему отступлением от генеральной линии Революции, словно республиканцы, оставшись без настоящих врагов, «от нечего делать» начали войну друг с другом. Это особенно бросалось в глаза, потому что происходило на фоне казни других бывших революционеров – Бриссо и остальных «государственных людей», вдохновительницы Жиронды Манон Ролан, виновника «Марсова расстрела» бывшего мэра Парижа Байи и бывшего лидера Учредительного собрания Барнава.