«Это был смертный приговор немецкому народу, — говорит Шпеер, — принцип „выжженной земли“ в наиболее резкой форме. Меня самого эта директива лишала полномочий, все мои приказы, направленные на сохранение промышленности, однозначно дезавуировались. Осуществление мер по уничтожению объектов теперь возлагалось на гауляйтеров. Последствия трудно было бы себе представить, на неопределенное время без электричества, газа, чистой воды; без угля, без транспорта. Все железнодорожные пути, каналы, шлюзы, доки, корабли, паровозы уничтожены. Даже если где-либо промышленные объекты и уцелели бы, они ничего не могли производить из-за недостатка электричества, газа и воды; никаких запасов, никакой телефонной связи, короче говоря, отброшенная к временам Средневековья страна». Инструкция Гитлера предписывала «уничтожение всех средств связи не только вермахта, но и имперской почты, имперской железной дороги, имперского управления водных путей, полиции и районных электростанций. Посредством „подрывных работ, поджога или механического разрушения“ должны были быть приведены в „состояние полной негодности“ все центральные телефонные и телеграфные станции и усилители, а также коммутаторы кабелей дальней связи, мачты радиостанций, антенны, принимающие и передающие устройства. Даже временное восстановление связи в оккупированных противником областях должно было стать невозможным, потому что по этому приказу полному уничтожению подлежали склады запчастей, кабеля и проводов, но и схемы разводки кабеля и инструкции по эксплуатации приборов…»
«Как бы для иллюстрации того, что должно было произойти в Германии по воле Гитлера, — пишет Шпеер, — я получил непосредственно после этой беседы телеграмму начальника транспортной службы, датированную 29 марта 1945 г.: „Цель состоит в создании „транспортной пустыни“ в оставляемых нами областях… Недостаток материалов для проведения подрывных работ делает необходимым проявление изобретательности для использования всех возможностей с целью произвести разрушения трудноустранимого характера“. Сюда относились специально перечисленные в директиве любые мосты, железнодорожные пути, централизационные посты, все технические сооружения на сортировочных станциях, депо, а также шлюзы и судоподъемники на всех наших маршрутах. Одновременно должны быть полностью уничтожены все локомотивы, пассажирские и товарные вагоны, все торговые суда и баржи. Затопив их, предполагалось создать мощные запруды на реках и каналах. Следовало использовать любые боеприпасы, прибегать к поджогу или подвергать важные детали механическому разрушению. Только специалист может определить, какая беда обрушилась бы на Германию, если бы был осуществлен этот тщательно разработанный приказ. Эта директива также показывала, с какой педантичностью претворяли в жизнь каждый общий приказ Гитлера».
Понимая, что Гитлер обрекает народ на смерть, некоторые генералы поступали разумно, отправляя все приказы в мусорную корзину. Но многие приказам следовали. Бомбежка союзников с не меньшим упорством, чем Гитлер, стирала с лица земли целые города. Так Рейх подошел к крайне малой фазе своего существования: он был теперь только внутри Берлина.
Гитлер изменился, по словам Феста, «…все, кто был очевидцем тех недель, единодушны в своих описаниях Гитлера и отмечают в первую очередь его согбенную фигуру, серое лицо с тенями под глазами и становившийся все более хриплым голос. Его обладавший раньше такой гипнотической силой взгляд был теперь опустошенным и усталым. Он все более явно переставал сдерживать себя, казалось, самопринуждение к стилизации в течение столь многих лет мстило теперь, наконец, за себя. Его китель часто был заляпан остатками еды, на впалых старческих губах виднелись крошки пирожного, а когда он, слушая доклад, брал в трясущуюся левую руку очки, то слышно было, как они постукивают по крышке стола. Иной раз, словно уличенный в чем-то, он откладывал их тогда в сторону; держался он только благодаря своей воле, а из-за дрожи в конечностях мучился не в последнюю очередь именно потому, что она противоречила его убеждению, будто железная воля может превозмочь все».
Стали появляться гораздо худшие симптомы неизбежной и скорой смерти: к мистике обратились прежде вполне нормальные люди. Фест писал: «С приближением конца склонность искать знаки и надежды вне реальности вышла за рамки литературы, заполнила все вокруг и в очередной раз продемонстрировала покрытую флером современности иррациональность национал-социализма. Лей сделался в эти первые дни апреля страстным ходатаем за некоего изобретателя „лучей смерти“, Геббельс обращался за советом к двум гороскопам, и в то время как американские войска вышли уже в предгорья Альп, отрезали Шлезвиг-Гольштейн и была сдана Вена, из противостояний планет, восходов светил и их двойных прохождений вновь мерцали надежды на великий перелом во второй половине апреля. И вот, будучи еще во власти этих параллелей и прогнозов, вернувшийся во время воздушного налета после поездки на фронт Геббельс, поднимаясь при свете пожарища по ступенькам своего министерства пропаганды, узнал, что умер американский президент Рузвельт. „Он был в экстазе“, как вспоминал потом один из офицеров, и тут же приказал соединить его с бункером фюрера: „Мой фюрер, я поздравляю вас, — кричал он в трубку— Звезды предсказывают, что вторая половина апреля принесет нам переломный момент. Сегодня — пятница, 13 апреля. Это переломный момент“».
Читать дальше