В целях пропаганды можно использовать лозунг о щедрости Германии, дающей культурную, экономическую, административную и юридическую независимость еврейству. Нужно подчеркивать, что присущее нам, немцам, чувство ответственности не позволит нам немедленно предоставить независимое государственное существование расе, не имевшей независимости в течение тысячелетий. Для этого ей придется сдать исторический экзамен». На острове собирались ввести автономию: «…свои городские мэры, полиция, почта, железнодорожная администрация и прочие».
Средства на проект предполагалось взять из специально созданного банка, куда автоматически попадала стоимость имущества евреев в Европе. Эйхману поручили заниматься воплощением проекта на практике. Он глубоко вник в порученное дело: изучил климатические особенности острова, читал фундаментальные исследования о природе острова и его экономике… но проект забуксовал. С одной стороны, сами евреи туда ехать не желали, с другой — препоны чинили многочисленные немецкие ведомства.
«А когда план, наконец, полностью прояснился, — констатировал он, — и ни у одного из центральных ведомств не осталось пожеланий — тогда было уже поздно. Немецкие войска давно были в Париже, но до Мадагаскара нам было не добраться. Когда ушел французский флот, и Германия оккупировала не занятую до тех пор часть Франции до самого Средиземного моря, о Мадагаскаре не могло быть уже и речи. На том дело и кончилось, порушилось».
Правда, до Эйхмана так никогда и не дошло, почему евреи отказывались от Мадагаскара и почему проект всячески тормозили. Первых смущали особенности климата и то, что остров слишком мал для глобального переселения. Ведомства же тормозили проект, поскольку Гитлер никого не собирался переселять. У него уже имелся другой проект. Тут Гиммлер несколько недооценил антисемитизм фюрера.
А когда началась война с СССР, ни Гиммлер, ни Гейдрих ничего уже не могли сделать: действовать против приказа фюрера не осмелился бы никто в Рейхе.
Однажды летом 1941 года Эйхмана вызвал к себе Гейдрих. «Я явился. И он сказал мне: „Фюрер, ну, с этой эмиграцией…“ Но сначала совсем коротко: „Фюрер приказал физически уничтожить евреев“. Эту фразу он мне сказал. И вопреки своему обыкновению надолго замолчал, словно хотел проверить действие своих слов. Я это и сегодня помню. В первый момент я даже не пытался представить себе масштаб этой акции, потому что слова он тщательно подбирал. Но потом я понял, о чем идет речь, и ничего на это не сказал, потому что ничего сказать уже не мог. Потому что о таком… о таких вещах, о насильственном решении я никогда и не думал».
Не думал, очевидно, прежде и Гейдрих, он был приказом шокирован не меньше. Опыта в таких делах у него не имелось. Так что единственное, что он смог предложить, — отправить Эйхмана перенять чужой опыт. А такой человек в Рейхе был. Он патологически ненавидел евреев, зато очень любил еврейское золото. Многие считали его позором национал-социалистической партии. Ублюдка звали Одило Глобочник, он занимал пост начальника полиции города Люблина.
«И тогда он (Гейдрих) сказал мне: „Эйхман, поезжайте к Глобочнику в Люблин. Поезжайте к Глобочнику. Рейхсфюрер уже дал ему соответствующие указания. Посмотрите, как у него пошло дело. Чем он там пользуется для уничтожения евреев“, — продолжает Эйхман. — Как было приказано, я отправился в Люблин, нашел управление начальника СС и полиции Глобочника, явился к группенфюреру и сказал ему, что меня прислал Гейдрих, потому что фюрер отдал приказ о физическом уничтожении евреев. Глобочник вызвал тогда некоего штурмбаннфюрера Хёфле, наверное, из своего штаба.
Мы поехали из Люблина, я теперь не помню, как это место называется, я их путаю, я не могу точно сказать, это была Треблинка или что-то другое. Там лесистая местность, редкий такой лес, и через него грунтовая дорога, польская дорога. И справа от дороги был дом, обычное такое строение, в каком живут люди, которые там работают. Нас приветствовал капитан, обыкновенный полицейский офицер. Там были еще рабочие, несколько человек. А капитан был без мундира, что меня крайне удивило, он был с закатанными рукавами, он, наверное, вместе с ними работал. Они там строили деревянные домики, два или три. Размеры — может быть, с дачный дом, комнаты на две-три.
Хёфле велел полицейскому капитану объяснить мне, что они строят. И тот начал. Это был человек с таким, знаете… таким хриплым голосом. Может быть, он пил. Говорил на каком-то диалекте, наверное, как на юго-западе Германии, и стал мне рассказывать, что все швы он уже уплотнил, потому что здесь будет работать мотор от русской подводной лодки, и выхлопные газы мотора подведут сюда и будут травить ими евреев».
Читать дальше