Наталия Нарочницкая - Партитура Второй мировой. Кто и когда начал войну

А вот что вспоминал эстонский ветеран-антифашист, Герой Советского Союза Арнольд Мери: «22-й территориальный корпус эстонской армии был преобразован в корпус Красной армии и вплоть до зимы 1941 г. воевал в прежней, «буржуазной» форме. Бои начались 6 июля и продолжались до 4 октября — наш корпус отступил на 120 километров… Из 6–7 тысяч человек нашего корпуса после двухмесячных боев осталось в живых 640 человек… Вы можете назвать второй подобный пример в истории, когда армия «оккупированной территории» так ожесточенно сражалась бы за дело «оккупантов»?» [469] http://www.regnum.ru/news/453322.html . Так что если бы в 1940 г. имела место действительно агрессия против Эстонии со стороны СССР с целью ее оккупации и у эстонской армии был бы приказ отражать вторжение, она это, видимо, с честью бы сделала.

Обратимся теперь к часто упоминаемому в данном контексте термину «аннексия». В преамбуле договора между РСФСР и Литвой «Об основах межгосударственных отношений» от 27 июля 1991 г. (его оценка на предмет соответствия законодательству тогда еще общего союзного государства СССР — предмет отдельного исследования), действительно, содержится ссылка на важность «устранения Союзом ССР нарушающих суверенитет Литвы последствий аннексии 1940 г.». Этот термин — «аннексия» — появился в данном документе сугубо в результате волюнтаристского решения политиков, его подписавших, поскольку общепринятой или хотя бы устоявшейся международно-правовой квалификации на данный счет не существовало и не существует. Речь, в любом случае, идет в договоре о политической констатации присоединения без его квалификации как незаконного действия. Присоединение стран Прибалтики к СССР в 1940 г. не было односторонним актом, осуществлялось на основании соответствующих обращений их высших органов государственной власти и, таким образом, не противоречило международному праву того времени. Как не противоречило ему и присоединение к территориям стран Антанты отошедших им в результате итогов Первой мировой войны территорий Германии и ее союзников, которое также было осуществлено с согласия присоединяемого государства. Кстати, одним из последствий вхождения Литвы в СССР стало закрепление за ней территорий, обретенных при прямой поддержке Москвы в октябре 1939 г. (Вильнюс, Вильнюсский край, присоединенные в октябре 1920 г. к Польше) или возвращенных в 1945 г. (Клайпеда, Клайпедский край, оккупированные нацистской Германией 23 марта 1939 г.).

Итак, события июня 1940 г. в Прибалтике согласно хорошо известным историческим фактам и действовавшим в тот период нормам международного права (пусть и весьма зыбким) под определение оккупации не подпадали. В качестве недопустимого метода международных отношений угроза применения силы была приравнена к ее фактическому применению лишь в Уставе ООН и других документах этой организации [470] Международное право. Отв. ред. Ю. М. Колосов и В. И. Кузнецов. М., 1994. С. 33 . На рубеже 1930-1940-х гг. Советский Союз действовал в русле тех «правил игры», которые в то время практиковали Великие державы [471] http://www.mid.ru/Brp_4.nsf/arh/547AEF71875A8D58C3256E3900223E2F?OpenDocument .

Можно критиковать методы советских представителей в этих странах в переходный (июнь — август 1940 г.) период и обсуждать степень легитимности проведенных там выборов, однако делать это надо на основе единых подходов. Позиция сил, находящихся сегодня у власти в Латвии, Литве и Эстонии (выборы 1940 г. нелегитимны, так как предвыборная кампания и сами выборы происходили в условиях присутствия иностранных войск и вмешательства иностранных представителей во внутренние дела страны), не соотносится ни с трактовкой их собственного обретения независимости, которая, как известно, провозглашалась именно в условиях иностранной оккупации и отнюдь не демократически избранными органами, ни с их же позицией по Ираку, о которой говорилось выше. Если, конечно, не следовать принципу «цель оправдывает средства».

Осуждение же сталинских массовых репрессий, прокатившихся по всему Советскому Союзу и затронувших Прибалтику в 1940–1941 и 1949 гг., было осуществлено еще во времена СССР, и возвращаться сегодня в России на официальном уровне к переоценкам этих страниц истории нет никакого смысла.

Не вызывает сомнений, что исследование международно-правовых и исторических обстоятельств событий 1939–1940 гг. в Прибалтике, как и в Европе в целом, будет продолжаться. Ясно и другое: подходы России, с одной стороны, и официальных властей Латвии, Литвы и Эстонии, с другой, если, конечно, в этих странах не произойдет демократических изменений, вряд ли существенно сблизятся. Дело в том, что, как становится все более очевидно, речь в данном случае идет не о научном, а о политическом споре. Взятой ими на вооружение концепцией «оккупации» прибалтийские политики и официозные историки не просто стремятся «защититься» от давящего груза собственной истории, не просто пытаются оправдать усилия по развалу СССР, не просто стимулируют поддержку Запада в становлении своих государств. Главное, чему служит концепция «оккупации», — это оправдание дискриминации нетитульного населения, лишения политических и социально-экономических прав значительной части постоянных жителей Латвии и Эстонии с целью закрепления власти и собственности в этих странах за определенными этнократическими элитами. Таким образом, содержавшаяся в упомянутом постановлении Съезда народных депутатов СССР установка на то, что «осознание сложного и противоречивого прошлого» призвано «обеспечить каждому народу Советского Союза возможности свободного и равноправного развития», сработала с точностью до наоборот. Впрочем, иначе, с учетом политической позиции тех, кто инициировал это постановление, и быть не могло.