С летописью перекликается известная былина об Илье Муромце и Соловье-Разбойнике. В образе Соловья следует видеть не «столько придорожного грабителя (такие существуют в былинах отдельно от Соловья), сколько представителя косных сил родоплеменного строя…» {3} . Соловей предстает в былине как глава целого рода. Он окружен эндогамной группой своих сыновей, дочерей и зятьев. Обитает Соловей в собственном родовом подворье, обнесенном тыном…
Сидит на тридевяти дубах.
Сидит тридцать лет,
Ни конному, ни пешему пропуску нет.
Прав Б. А. Рыбаков, отметивший, что Соловей — не обычный разбойник на большой дороге, который живет за счет проезжих торговых караванов {4} . Думаем, что образ Соловья порожден эпохой формирования территориальных связей. Родовой строй уходил в прошлое отнюдь не безболезненно, подчас отчаянно сопротивлялся.
Весьма характерно упоминание летописью бедняков и нищих, живших в Киеве во времена Владимира: «И створи (Владимир. — Авт. ) праздник велик… болярам и старцем градским, и убогим раздая именье много» {5} . Князь «повеле всякому нищему и убогому приходите на двор княжь и взимати всяку потребу питье и яденье, и от скотьниць кунами» {6} . Эти убогие и нищие, конечно, явление нового времени — периода распада старого родоплеменного единства.
В коллизиях гибели родоплеменного строя рождалась новая киевская община, которая властно заявляет о себе со страниц летописи. И это несмотря на то, что летописец стремился в первую очередь отразить деятельность князей.
В 980 г. Владимир, собрав огромную рать, пошел на своего брата Ярополка, княжившего в Киеве. Ярополк не мог «стати противу, и затворися Киеве с людми своими и с Блудом» {7} . Владимиру удалось склонить к измене Блуда. И стал Блуд «лестью» говорить князю: «Кияне слются к Володимеру, глаголюще „Приступай к граду, яко предамы ти [Ярополка. Побегни за град“» {8} . Напуганный Ярополк «побежал», а Владимир победно «вниде в Киев» {9} . Отсюда ясно, что уже в этот ранний период положение князя в Киеве в немалой мере зависело от расположения к нему городской массы. Поэтому не выглядит неожиданной и история, произошедшая с тмутараканским Мстиславом, когда он «приде ис Тъмутороканя Кыеву, и не прияша его кыяне» {10} .
Князья, правившие в конце X — начале XI вв., считались с растущей силой городской общины, стремились ее как-то ублажить. Не случайно Святополк скрывал от киевлян смерть Владимира {11} , а сев на стол, созвал «кыян» и «нача даяти им именье» {12} . После убийства Бориса и Глеба, он также «созвав люди, нача даяти овем корзна, а другым кунами, и раздая множьство» {13} .
Крепнущая городская община держала в поле зрения и религиозный вопрос. Князь Владимир предстает на страницах летописи в окружении не только дружинном, но и народном. Вместе с «людьми» он совершает языческие жертвоприношения {14} . В отправлении языческого культа народу отводится активнейшая роль. Убийство христиан-варягов, обреченных в жертву «кумирам», — дело рук разъяренных киевлян («людей», которые, между прочим, вооружены) {15} . Особенно важно подчеркнуть причастность «людей» киевской общины к учреждению христианства на Руси. Они присутствуют на совещании по выбору религии, подают свой голос, избирают «мужей добрых и смыслеиных» для заграничного путешествия с целью «испытания вер» {16} . В одной из скандинавских саг говорится о том, что по вопросу о вере русский князь созывает народное собрание {17} . При решении важнейших вопросов князья должны были считаться с мнением городской общины.
Такое внимательное отношение к городской общине станет еще понятнее, если учесть, что она обладала военной организацией, в значительной степени независимой от князя. Вои, городское ополчение — действенная военная сила уже в этот ранний период. Именно с воями князь Владимир «поиде противу» печенегам в 992 г. {18} Любопытно, что в легенде, помещенной в летописи под этим годом, героем выставлен не княжеский дружинник, а юноша-кожемяка — выходец из простонародья. В 997 г. Владимир не сумел выручить белогородцев, поскольку «не бе бо вой у него, печенег же множьство много» {19} . Без народного ополчения (воев) справиться с печенегами было невозможно.
Вои активно участвовали и в междоусобных княжеских распрях. Не зря советники Бориса Владимировича говорили ему: «Се дружина у тобе отьня и вои. Поиди, сяди Кыеве на столе отни» {20} . Вои также служили опорой Ярославу в его притязаниях на Киев, а Святополку — для отражения ярославовых полков {21} .
Читать дальше