Дмитрий Лысков - Сумерки Российской империи

Так Февральская революция стала "буржуазной" - безо всяких к тому оснований. "Снизу" происходила именно социалистическая, народная революция под давно сформулированными лозунгами о равенстве, братстве, о мире, национализации земли и т.д. Буржуазные партии физически не могли удовлетворить этих требований. Фактически, революция в феврале не только не закончилась, но не была даже и приостановлена, в октябре большевики завершили ее логическое развитие, сделали то, к чему оказались не готовы в феврале - осознанно возглавили революционную массу, взяв власть в свои руки, потеснив Временное правительство, которое, в силу непреодолимых обстоятельств, оказалось у руля, не будучи к этому готово и не представляя себе программы дальнейших действий.

Временное правительство периода двоевластия было недееспособно не только из-за своей инертности и раздробленности, но и в силу того, что оказалось заложником революции, а не ее движущей силой. Проводить кардинальные буржуазные реформы оно не могло из-за давления "снизу", проводить социализацию - по собственным убеждениям.

***

Существенной роли в революционных события 1905 - февраля 1917 годов политические партии, таким образом, не сыграли. Их функция как организационной силы проявилась позже - в тот короткий промежуток междувластия, который, по воле обстоятельств, сложился между Февралем и Октябрем.

И тем не менее, понимание русской революции невозможно без представления о сложившемся к началу XX века в стране политическом поле. Организационные формы партий, интеллектуальная борьба представителей различных идеологий являются принципиальными вопросами, без знания которых невозможно понять дальнейшую конфигурацию политических сил, причины, толкнувшие "легальных марксистов" в стан либеральных кадетов, марксистов-меньшевиков в белое движение, а народников-эсеров, черносотенцев и значительную часть царского офицерского корпуса в ряды большевиков-"интернационалистов".

Понятия "лево" и "право" традиционно размыты в российской политической культуре. В массе до недавнего времени они воспринимались в весьма упрощенном виде, где правым отводилась роль реакционеров, левые были представлены в качестве защитников угнетенных. В максимуме эта парадигма может быть выражена в таком виде: правые - за капиталистов, за богатых, левые - за бедных, эксплуатируемых, за людей труда. В построившем бесклассовое общество Советском Союзе политическая борьба в классическом виде отсутствовала, люди были лишены возможности соотнести свои представления с реальной практикой.

Этот упрощенный взгляд на проблему был сполна использован в 90-е, на волне борьбы реформаторов с "коммунистическим наследием". Эта борьба с переменным успехом ведется до сих пор, но ее накал в последние годы значительно снижен. В то время, как в переломные годы распада СССР первоочередной задачей было именно разрушение советского общества, его связей, общих представлений и устоявшихся норм – и на этом фоне легитимизация новой власти. Одним из методов такой работы стала массовая трансляция через СМИ нового представления о политическом спектре: коммунисты именовались «правыми», а демократы, либералы, реформаторы – «левыми».

Сразу обмолвимся, что такое представление о политической палитре более соответствует реальному политологическому определению понятий «право»-«лево». Исторически оно восходит к традициям первого послереволюционного парламента Франции конца XVIII века – Законодательного собрания, в правом секторе которого располагались фельяны – конституционные монархисты, в центре жирондисты - колеблющиеся республиканцы, слева – радикальные революционеры якобинцы, сторонники фундаментальных перемен.

Традиционно, таким образом, принято считать правых консерваторами, сторонниками сохранения существующего порядка вещей, левых – прогрессистами, сторонниками преобразований, революционерами. В случае с развалом Советского Союза консерваторами по отношению к Советскому строю действительно были коммунисты, а революционерами – «демократы».

Есть, однако, веские основания полагать, что в 90-е подобное деление было использовано именно как идеологический инструмент, средство дезориентации общества и оппозиции, а не в качестве четкой характеристики политического поля. Недаром уже к концу 90-х – началу 2000-ных все вернулось на круги своя: КПРФ и движения-сателлиты вновь стали левыми, либералы – правыми. Что, вообще-то, вновь не соответствует классическому определению: отстаивающие традиционные ценности коммунисты стремятся к сохранению советского наследия, они объективно являются консерваторами, в то время, как либералы-рыночники призывают к продолжению форсированных реформ, не исключая радикальных средств – «оранжевых» революций.