Акияма Хироси - Особый отряд 731

— Говорят, что труба вот той котельной по величине вторая в Маньчжурии. Ну как? Наверное, вы в первый раз в жизни видите такую большую трубу?

Но мы были не столько изумлены, сколько обеспокоены.

Как и все, я был подавлен видом проволочных заграждений и охвачен смутным чувством какого-то страха.

От беспечного настроения, с которым я ехал в Маньчжурию, не осталось и следа, и я впервые серьезно задумался о том, что меня ожидает здесь.

Начальником учебного отдела был подполковник медицинской службы Ниси. Когда он поднялся на возвышение, я по простоте душевной решил, что сейчас мы услышим о нашей службе, но Ниси произнес только обычное приветствие, поздравил нас с благополучным прибытием и, пожелав здоровья, призвал отдать все свои силы предстоящей службе.

Вечером за ужином нас накормили до отвала свининой, сладким пирогом и другими вкусными блюдами, о которых мы в Японии могли только мечтать. Так же сытно и вкусно кормили нас и потом.

На следующий день нас и еще человек сто, прибывших сюда в разное время, собрали вместе и разбили на учебные группы. Почти все мы были ровесниками, с той лишь разницей, что одни из нас окончили четыре класса средней школы, другие — полную среднюю школу, а некоторые — только начальную. Я и Хаясида хотели попасть в одну группу и встали в строй рядом, но нас разъединили. Я попал в четвертую, а Хаясида — в третью, В каждой группе было семнадцать-восемнадцать человек. В нашей группе начальником был вольнонаемный Осуми из Симоносэки, и мы облегченно вздохнули. В группе Хаясида начальником оказался Комия, который вчера произвел на нас такое отталкивающее впечатление.

Казармы, где нам предстояло жить, представляли собой небольшие одноэтажные бараки; посредине каждого из них тянулся проход, по обе стороны которого на некотором расстоянии от пола возвышались сплошные нары; на них лежали зачехленные постельные принадлежности. Казармы обогревались печами, в окна были вставлены двойные рамы. Ниже окон вдоль стены находились небольшие индивидуальные полки для личных вещей.

Жизнь в отряде регламентировалась обычными для каждой воинской части правилами, но материально нас обеспечивали несравненно лучше, чем это было в любой другой части. В Японии нам приходилось есть все вплоть до травы и отрубей, а здесь утром и вечером нас обильно кормили отборной пищей и только в обед иногда подбавляли соевые бобы, да в особые дни, установленные приказом для всей армии, давали вареный гаолян. В остальные же дни в наш дневной рацион, кроме риса, ежедневно входила свинина во всех видах. В лавочке, находившейся в расположении части, мы свободно могли покупать сакэ [6] Сакэ — рисовая водка. — Прим. ред. и различные сладости.

Мой месячный оклад был невероятно высок. Помимо основного оклада — около ста иен, я получал фронтовые и надбавку за службу на опасной территории. Всего набиралось около трехсот иен, которые я при всем желании не смог бы истратить, да и тратить их было некуда. Все деньги, кроме тридцати иен на карманные расходы, я каждый месяц вносил на военную сберегательную книжку. До ста иен в месяц разрешалось высылать родителям. Об этом я написал матери. Указывая свой обратный адрес, я перед словами «731-й Маньчжурский отряд, учебный отдел» написал «Маньчжоу-Го, провинция Биньцзян, уезд Пинфань». Мне сделали замечание, что «никогда нельзя указывать местонахождение части и писать о том, что здесь делается», и приказали переписать письмо.

Пришлось переписать открытку. Я знал, что ее прочтет цензура, и потому не стал писать о нашей части. Впрочем, и эта открытка, попади она начальнику группы, возможно, показалась бы ему неосторожной, хотя я всего в двух-трех строках сообщал лишь о том, что жив и здоров, и спрашивал, нужно ли высылать деньги. Писать о своих впечатлениях, о городах, через которые мы проезжали по пути сюда, о моих здешних товарищах, очевидно, тоже было нельзя.

От матери пришел ответ. Она писала, чтобы я не беспокоился, так как дома все благополучно, а свои сбережения отдал бы родине.

— Замечательная у тебя мать! И ты крепись, не поддавайся, — с этими словами начальник группы Осуми передал мне открытку от матери.

Это было спустя месяц после приезда на место. Я еще не знал, почему следует так строго хранить тайну нашего пребывания здесь, но вскоре все стало ясно, и меня все чаще и острее мучило раскаяние: зачем я приехал в это страшное место.