М Лебединский - От пращуров моих (Часть 1)

у меня переночевать.

- А завтра я поведу тебя в Зоологический сад, - прибавил

он строго.- Да, да. Утром. Обязательно.

"В градусе, - отметила я. - Только бы "Гаудемус" не стал

исполнять..."

В градусе мой папа бывает редко, но зато градусы у него

самые разнообразные. В градусе наиболее низком, в так назыв

аемом "недопинге", он брзглив и придирчив: разносит порядки

на хирургическом отделении (которым сам же заведует!), жест

око громит местком, куда его "нарочно все время выбирают",

громит райздрав и назойливо требует от меня - именно от ме

ня - ответа, "почему все эти безобразия творятся!?"

В градусе чуть повыше он сосредоточен, серьезен, с неж

ностью вспоминает страшные фронты мировой и гражданской войн,

на которых работал военно-полевым хирургом с первого дня ми

ровой вплоть до кронштадского льда, обсуждает вопросы между

народной политики - "мой прогноз таков..." - и очень сердит

ся, если его прогнозы оспариваешь.

В градусе самом благоприятном он шумно и весело куроле

сит: без поводов рукоплещет, поет старинную невскозаставскую

песенку, как все такие - печально - веселую:

А носил Алеша кудри золотые!

Пел великолепно песни городские!

и встряхивает при этом все еще волнистой золотисто-седой ше

239

велюрой, декламирует отрывки из державинского "Бога" и- ста

рый дерптский студент - обязательно стремится (басом!) испо

лнить "Гаудеамус". В этом состоянии его одолевают самые нео

бычайные желания: "родить еще ребеночка", "написать трагедию

в стихах" или - вот как сегодня - в пожарном порядке тащить

меня, взрослого, ответственного, замученного к тому же "лич

ным делом" работниика редакции, в Зоологический сад.

- Ох,папа, - сказала я, - ты же знаешь: мне некогда. И....

не до того!

- Ну-ну-ну! Оставьте ваши штучки. Я тебе отец или нет? Я

тебя породил. Сказал - поведу, и поведу.

Он помолчал и вкусно, значительно добавил:

- Льва увидим. Царя зверей.

Я невольно улыбнулась. Заметив это, папа пришел в вост

орг и захлопал в ладоши.

- Мамонька родная, я ведь тракторист! - закричал он куро

леся, и, вдруг став совершенно серьезным, негромко спросил:

Ну, а дела твои как?

....Я, горячась и терзаясь, излагала суть записки, а папа

смотрел на меня пристально, совершенно трезво и только поми

нутно вставлял докторские реплики:"ну-ну","да-да","так-так".

- Ой, страхолюдная же ты стала! - вдруг воскликнул он, не

дослушав меня. - Ой, психопаты вы, господа, все-таки..... Ну

ладно. Ложись спать, завтра нам рано ехать. Я тоже ложусь...

"Я царь, я раб, я бог, я червь".

- Ложись. Я еще посижу, напишу черновик заявления. Не то

го, а другого. По поводу другой моей статьи... Я сейчас при

несу тебе матрас.

- Не надо. Я старый солдат, обойдусь без матраса. "На нем

треугольная шляпа и серый походный сюртук".

- Папа только без пения! У меня и так голова скрипит.

- Ну ладно, ладно. Отец я тебе или нет? Ох, тяжелый слу

чай....

Он улегся на жесткой и очень узенькой кушетке, а я зак

рыла лампу газетным кульком и уселась перед листом бумаги.

Мне было очень одиноко, потому что папа не дослушал про "мое

дело", и ничего вообще не понимает ни в нем, ни в моем сост

оянии, и неизвестно, чем доволен, а я.... Как это все-таки

противно - даже не дослушал...а я....

А он вдруг окликнул меня ласково и грустно:

- Лялька! Девчонка....

- Ну что, папа?

- А помнишь, как в Заручевье я и мать не пустили тебя с

Муськой за грибами? На какую-то вашу полянку... Давно дело

было...Ревели-то вы как, господи.

- Ах, папа, ну отстань, какая еще там полянка! Не мешай....

Он замолчал.

Я сидела долго, томилась, подбирала формулировки, мысл

енно бранилась с Климанчук, курила до сердцебиения. Меня ду

240

шила обида - было ужасно жалко себя, я твердила шопотом:"Ус

тала, устала, совсем устала..."

Я уснула на рассвете, мне снилось какое-то собрание, и

вдруг в разгар этого собрания послышался папин возглас:

- Лялька-а! Вставай! В Зоологический едем!

Я с трудом разлепила глаза: "Не забыл..."

- Папа, еще десяти нет. Куда мы в такую рань попремся?

- Вот и хорошо, что рань: там в десять как раз открывают.

Вставай, посмотри - какое солнышко-то! Ну-ну, давай побыст

рее...

Он был весел, бодр, необыкновенно деятелен, его лицо с

большими голубыми глазами было лукавым, как у человека, кот

орый задумал удивиить мир, и злил он меня всем этим до изне

можения.

В старом своем военном картузике, который я помнила с