А на самом деле все было несколько иначе, чем хочет показать Надежда Яковлевна, и для того, чтобы это узнать, достаточно просто внимательноперечитать ее же воспоминания.
Из них вытекает, что до 1934 года Мандельштам был вполне благополучным, даже преуспевающим, советским писателем. Он очень много печатался, выпуская как отдельные книги, так и сотрудничая в самых престижных изданиях («Литературная газета», «Известия», «Огонек», «Красная новь», «Звезда», «Ленинград» и многие другие).
Мандельштам был лично знаком со многими «вождями» партии и государства — членом Политбюро и главным редактором газеты «Правда» Бухариным, Председателем ВЧК Дзержинским, руководителем Закавказья (первым секретарем Закавказского крайкома ВКП(б)) Ломинадзе, крупным партийным деятелем (позже — всесильным наркомом НКВД) Ежовым, а с сестрой Ленина (!) поэт «воевал» за дополнительную комнату в доме Герцена. И вообще делами Мандельштама занимался лично Сталин. Вспомним знаменитую резолюцию «отца народов» на уголовном деле Осипа Эмильевича: «изолировать, но сохранить».
Или знаменитый звонок Сталина Пастернаку об участи Мандельштама.
«Дальше: в Сухуме на даче Орджоникидзе жены называли мужей товарищами, и я над ними смеялась — чего они играют еще в подполье? О. М. мне тогда сказал, что нам бы это больше подошло, чем им. («Где ваш товарищ?» — спросила меня жена Ежова…»).
(Н.Я. Мандельштам, «Комментарий к стихам 1936–1937 гг.»)
А много ли найдется среди нынешних писателей тех, кто был бы близко знаком с министром внутренних дел? А ведь речь шла о руководителях сверхдержавы.
Кстати, на курорты Мандельштам ездил постоянно, даже в тяжелые для него времена, когда он практически перестал печататься.
«Очередное собрание сочинений, проданное в Госиздат, попало в редакторские руки Чечановского. Мандельштаму было совершенно безразлично, кто будет снимать, резать и уничтожать книги, а в издание мы не верили. Договор и выплату денег устроил Бухарин, чтобы было хоть что-нибудь на жизнь. На эти деньги — их было совсем мало — мы поехали в Крым, а последняя выплата предстояла поздней осенью. Собрание предполагалось двухтомное, но авторские гонорары были такими нищенскими, что ничего похожего на бюджет дать не могли. (Своих обеспечивали неизвестно как, таинственным фиксом или конвертом.) К отсутствию бюджета мы привыкли и радовались хоть минутной передышке и, главное, Крыму, где мы провели два месяца.
В Москву мы вернулись в конце июля и сразу переехали на новую квартиру, откуда в следующем мае увели Мандельштама на Лубянку».
(Н. Я. Мандельштам, «Вторая книга»)
То есть «нищенскими» называются гонорары за невышедшую (!) книгу (назад деньги у Мандельштама никто не потребовал), которые позволяют два месяца отдыхать в Крыму. Надо также добавить, что часть этих средств пошла на покупку двухкомнатной кооперативной квартиры в Москве. Кроме квартиры в том же году Совнарком (правительство СССР) назначает Мандельштаму (как и Ахматовой) пенсию «за заслуги в русской литературе». А «пенсионеру», между прочим, был только 41 год.
Вообще в своих мемуарах об ужасах сталинского времени Н. Я. указывает такой предел нищеты, как «картофельная жизнь», это когда картошка становилась главным блюдом в рационе. А вот выдержка из «Второй книги» Н. Я.: «В те годы и каша, и сметана, и то, что перепадало сверх этого, ощущалось как полное благополучие. Особенно чувствовала это старушка, потому что нам — нищим— иногда попадал на зубок даже бифштекс, а она, порядочная и оседлая, за долгие голодные годы забыла даже вкус пищи». Это о начале голодных 1920-х она пишет в благополучные 1960–1970-е годы.
Вообще поведение Осипа Мандельштама тогда было вызывающим. Он дал пощечину писателю Алексею Толстому, а после того, как Осипа Эмильевича обвинили в литературном плагиате (в книге, отредактированной Мандельштамом, он был назван не редактором, а переводчиком), он написал в Федерацию объединения советских писателей: «Я запрещаю себе отныне быть писателем, потому что я морально ответствен за то, что делаете вы». Потом, написав антисталинское произведение, он читал его многим людям, часто насильно, а после ареста назвал на допросе всех своих невольных «соучастников» поименно. «Крамольное стихотворение» известно многим:
Мы живем, под собою не чуя страны,
Наши речи за десять шагов не слышны,
А где хватит на полразговорца,
Там припомнят кремлевского горца.
Его толстые пальцы, как черви, жирны,
И слова, как пудовые гири, верны,
Тараканьи смеются усища
И сияют его голенища.
А вокруг него сброд тонкошеих вождей,
Он играет услугами полулюдей.
Кто свистит, кто мяучит, кто хнычет,
Он один лишь бабачит и тычет.
Как подкову, дарит за указом указ —
Кому в пах, кому в лоб, кому в бровь, кому в глаз.
Что ни казнь у него — то малина
И широкая грудь осетина.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу