Константин Победоносцев - Московский сборник

Ввек будут истинны – пророки и закон, В черте единой – вечный смысл таится, И в новой истине лишь то должно открыться, В чем был издревле смысл глубокий заключен.

В пыли и брении земном Зерно чистейшее хранится, И пробивает прах ростком, Чтобы под солнечным лучом Могучим деревом развиться.

В пустыне, зноем дня спаленной, Где только вранов слышен крик, Под грудой камней раскаленной Сокрыт живительный родник Воды прозрачной и студеной.

Где солнца луч на век угас В пучине хладной дна морского, Там ищет смелый водолаз Жемчужин, блещущих для глаз Отливом неба голубого.

Под грубой каменной корой Алмаз таится драгоценный; Но млат дробит за слоем слой – И блещет чудною красой Алмаз, из камня извлеченный.

Не так ли в мире суждено, По воле тайной Провиденья, Чтоб слова Божия зерно Было на дне схоронено Соблазнов, лжи и заблужденья?

Чтоб чудный дар воды живой, Излитый Божией рукой На мир в потоках беспредельных, Вкушался жаждущей толпой В сосудах грешных и скудельных?

Но вечной истины зерна Сплетенье лжи не заглушает, И древо жизни и добра От зла и смерти торжества Весь мир собою охраняет.

Но и воды живой струя В сосудах грешных не мутится, И дня великого заря, Лучами кроткими горя, Во веки тьмою не затмится.

Один разве глупец может иметь обо всем ясные мысли и представления. Самые драгоценные понятия, какие вмещает в себе ум человеческий, находятся в самой глубине поля и в полумраке около этих-то смутных идей, которые мы не в силах привесть связь между собою, вращаются ясные мысли, расширяются, развиваются, возвышаются. Если бы отрезать нас от этого заднего план – в этом мире остались бы только геометры, да понятливые животные; даже точные науки утратили бы в нем нынешнее свое величие зависящее от скрытого их отношения к другим бесконечным истинам которые мы только угадываем и в которые лишь по временам как будто презираем. Неизвестное – это самое драгоценное состояний человека: недаром учит Платон, что все в здешнем мире ее слабый образ верховного домостроительства. Кажется даже, что главное действие красоты, которую мы видим, состоит в возбуждении мысли о высшей красоте, которой не видим, и очарование производимое, например, великими поэтами, состоит не столько в картинах, ими изображаемых, сколько в тех дальних отголосках, которые они будят в нас и которые идут из невидимого мира.

Жизнь, бьющая ключом юности, желания и страсти, жизнь, исполненная наслаждений, жизнь под непрестанным солнечным» сиянием, погружает человека в сон, с которым расстаться не хочется, – сон, исполненный очаровательных видений и сладостных ощущений.

Но этот сон когда-нибудь прерывается горем, заботою, разочарованием, падением счастья и правды. Солнце скрывается, наступает ночь со всеми страхами ночи.

Но посреди этой ночи на своде небесном являются смятенной душе, в таинственной красоте своей, небесные светила, которых она не видела и не чуяла в солнечном сиянии. Тогда таинственное, объемлет и смиряет смятенную душу, и восстают перед нею светила детства и юности – простота первых ощущений, ласки и заветы бескорыстной родительской любви, забытые уроки Богопочтения и долга, – все, что вместе с началом бытия возникло для человека из вечности, и питало, и учило, и освещало начатки юной жизни. Надо было душе погрузиться в мрак ночи для того, чтоб открылись ей из глубины прошедшего небесные ее светила.

Карус, в своем известном сочинении «О душе» , говорит, что ключ к уразумению существа сознательной жизни души лежит в области бессознательного. В своей книге он исследует взаимное отношение сознательного к бессознательному в жизни человеческой и высказывает много глубоких мыслей. Божественное в нас, – говорит он, – что мы называем душою, не есть что-либо раз остановившееся в известном моменте, но есть нечто непрестанно преобразующееся в постоянном процессе развития – разрушения и нового образования. Каждое явление, бывающее во времени, есть продолжение или развитие прошедшего и содержит в себе чаяние будущего. Сознательная жизнь человека разлагается на отдельные моменты времени, и ей доступно лишь смутное представление своего существа в прошедшем и будущем, настоящая же минута от нее ускользает, ибо едва явилась, как уже переходит в прошедшее. Приведение всех этих моментов к единству, сознание настоящею, т.е. обретение истинного твердого пункта между настоящим и будущим, возможно лишь в области бессознательного, т.е. там, где нет времени, но есть вечность. Известные мифы греческой древности об Эпиметее и Прометее имеют глубокое значение, и недаром греческая мудрость поставляла их в связь с высшим развитием человечества. Вся органическая жизнь напоминает нам эти две оборотные стороны творческой идеи в области бессознательного. И в мире растительном, и в мире животном каждое побуждение, каждая форма дают нам знать, когда мы вдумываемся, что здесь есть нечто возвращающее нас к прошедшему, к явившемуся и бывшему прежде, и предсказывает нам нечто имеющее образоваться и явиться в будущем. Чем глубже мы вдумываемся в эти свойства явлений, тем более убеждаемся, что все, что в сознательной жизни мы называем памятью, воспоминанием, и все то в особенности, что называем предвидением и предведением, – все это служит лишь самым бледным отражением той явности, и определенности, с которой эти свойства воспоминания и предвидения открываются а бессознательной жизни.