Николай принялся вспоминать, что рассказывал ему Лузгин об Астромове, - выходец из бедной семьи, он был принят в кадетский корпус, откуда подростка с треском выгнали за то, что он попытался изнасиловать учительницу французского языка. Поступил в университет, но и оттуда исключили. Отправился в Италию, учился в Турине, свел дружбу с психологом Чезаре Ломброзо, который к тому же был масоном. Умер Ломброзо, и Астромов возвратился в Петербург, принимал участие в штурме Зимнего дворца в октябре семнадцатого года. И теперь - владелец "Веселого фарисея", где в оркестре играет сам. Есть сведения, что содержит прачечную. В общем, авантюрист из низкородных, которым безразличны способы, готовые привести пусть к мизерному, но успеху в стремлении занять среди людей хоть какое-то видное положение. Но Николай, наливавший рюмку за рюмкой, чтобы только убить желание подняться из-за стола и выйти прочь, упорно ждал окончания работы "Веселого фарисея", потому что свержение большевистской власти стало для него куда более важной проблемой, чем сохранение достоинства.
- А вы чего же здесь сидите? - услышал он вдруг над собой чей-то приятный, мягкий голос. - Все ушли, мы запираем.
Разморенный теплом, выпитой водкой, Николай и не заметил, как помещение опустело. Лишь музыканты собирали инструменты да официанты, переругиваясь, убирали грязные тарелки и очищали от крошек заеденные скатерти. Николай присмотрелся к лицу наклонившегося над ним человека и увидел висячие баки, обрамлявшие узкое лицо.
- Господин Астромов? - поднялся он из-за стола.
- Да, это я - Кириченко-Астромов-Ватсон, - согласились "баки". - А с кем имею честь?
- С лицом, не менее, а возможно, более известным, чем ваш покойный друг и покровитель Ломброзо, - уверенно сказал Николай. - Где бы мы могли поговорить? Не здесь же, когда нас могут слышать эти "шестерки".
- Согласен, - серьезно посмотрел на странного посетителя Астромов. Пройдемте в мой кабинет.
Они прошли в маленькую комнатушку рядом с залом, уселись близ стола и закурили.
- Музыку вы какую странную играли. Я такой и не слышал никогда. Что-то африканское, не так ли? - спросил Николай.
- Да, вы правы, - продолжил всматриваться в черты лица незнакомца ученик знаменитого психолога. - Это - джаз. Только-только стал распространяться в Европе. Музыка североамериканских негров.
- Да и инструмент-то какой странный, в который вы с таким усердием дули, - улыбался Николай. - Тоже африканский?
- Нет, саксофон изобретен бельгийцем. В России они ещё до революции известны стали.
- Странно, в оркестре лейб-гвардии Преображенского полка, командиром которого я был, таких инструментов не имелось.
Николай видел, что Астромов смотрит на него с каким-то пожирающим интересом, и крылышки его тонкого, горбатого носа в волнении раздуваются.
- Вы, видно, шутите, сеньор, - очень тихо сказал Астромов наконец. Вы не могли командовать преображенцами - у них же император был за полковника.
- А может быть, я потому и сказал вам, что поважней вашего Ломброзо? Только Ломброзо умер, а я жив-здоров. Ну, присмотритесь к моему лицу. Если вы на самом деле сотрудничали с автором нашумевшего в мире "Преступного типа", а не занимались лишь поглощением тосканских и прочих вин, то поймете, отчего я говорил о себе как о знаменитости.
Астромов, зачем-то отстранясь, прищурив глаз и дергая себя за бак, долго вглядываясь в черты лица странного посетителя и наконец, приняв суровый вид, сказал:
- Не знаю, мошенник ли вы, самозванец или на самом деле чудом спасшийся Николай Романов, но вы явились ко мне не с добром. Что, хотите спровоцировать на что-то, а потом сдать в огэпэу? Не выйдет, у меня крепкие нервы, и на провокацию я не пойду! Сейчас же покиньте мое заведение, или же я немедленно вызову милицию! Не понимаете разве, что никому в Советском Союзе не дано право не то что быть неведомо как спасшимся царем, но и выдавать себя за такового хотя бы шутки ради!
- А масоном в Советском Союзе быть можно? - тихо спросил Николай и тут же увидел, как вздрогнул Астромов. Романов же, заметив это, насмешливо сказал: - Ну вот, господин масон, а говорили, что у вас крепкие нервы! Но не думайте, я вас не пугать пришел и уж во всяком случае не провоцировать. Я прекрасно понимаю, что сделают со мной чекисты, если убедятся в том, что я - спасшийся император. Вы видите теперь, что я имел куда более важные намерения, открывая вам свое инкогнито.
- Какие же?
- Борьбу с большевизмом.
Читать дальше