-- Не понимаю, батюшка, -- сказала она, -- за что же это? Обед у нас семнадцать копеек, а у тебя полна горсть... Да и давать ли тебе? Ты ровно бы... не наш...
-- Бери, Моисеевна, должен тебе, -- ответил незнакомец, улыбаясь и настаивая, -- за щи, за кашу, за кисель, за хлеб, за груды хлеба, что съел у тебя даром.
Он насильно положил ей в руку деньги. Моисеевна наклонилась поближе к лицу должника и вдруг радостно воскликнула:
-- Узнала, узнала!.. Володька! Ах ты, батюшки! Совсем барин! Расфранченный-то какой! Про картинки твои слыхали! Как же можно! В газетах было! Вот рада, вот рада! Садись. Отобедай по старой памяти. Котлеты нынче у нас отменные. Мясо черкасское. Все в жирку. Язык проглотишь.
Художник поблагодарил, отказался и быстро вышел. Моисеевна долго не могла успокоиться.
-- Ах ты, соколик! -- громко произносила она. -- Какой человек честный! И позабыла, и не попросила бы, сам принес!
Впоследствии Левитан сделал то же, придя сюда знаменитым мастером.
Юноша стыдился своей бедности и скрывал ее от всех. Он притворялся веселым, довольным, беспечным. Никто никогда не слыхал от него жалоб, даже самые близкие друзья. Многие из учеников щеголяли бедностью. Они презирали "крахмальные воротнички", как назывались прилично одетые люди. Эти нищие "щеголи" ходили с подчеркнутым пренебрежением к своему ветхому, нечищенному платью, не заботились залатать его, не починяли сапог, из которых смотрели пальцы. Левитан старался одеваться опрятнее. И ему как-то удавалось поддерживать свой многолетний клетчатый пиджак и короткие брюки в порядке. Но бедность была вопиюща и ясна и никого не могла обмануть. О бедствиях и скрытности Левитана ходили по школе фантастические слухи, как и об его необыкновенном даровании, которое заметили и товарищи и учителя еще в первых робких ученических работах. Левитан не просил помощи. Но помочь ему хотели.
Недалеко от Школы живописи, ваяния и зодчества, на углу Уланского переулка и Сретенского бульвара, помещался извозчичий трактир "Низок". Повыше, на Сретенке, другой, называвшийся "Колокола". В обоих собирались художники, когда были заработки и заводились деньги в кармане. Все друг друга знали, угощал тот, у кого появлялся лишний рубль. Особенно оживлялись "Низок" и
"Колокола" в начале осени. Весной, после окончания занятий в школе, ученики разъезжались из Москвы кто куда -- на летние этюды. Коренные москвичи работали в окрестностях столицы, по ближайшим дачам, бегали по урокам, делали церковные росписи. Сорок сороков московских по летам чинились, подчищались -- заказов хватало. Художники, любители выпить, открывая веселую осеннюю пирушку в "Колоколах" или "Низке", так и провозглашали к общему удовольствию:
-- Хлебнем во славу божию1
Удачная летняя работа обеспечивала иногда существование предприимчивого ученика на всю зиму.
Однажды в осенний вечер Левитан проходил мимо трактира "Низок". Лил дождь. Но и сквозь шум его из одноэтажного знакомого домика доносилась песня. В одной половине трактира пели, в другой плясали. Юноша не сомневался, что это гуляли свои. Левитан не расписывал церковных стен, доходы его за лето свелись к нескольким рублям, которые были уже на исходе, и художник дорожил каждой копейкой. Непогода, однако, загнала его под крышу.
За двумя столами, составленными вместе, пировали ученики школы. Два графина водки, батарея пивных бутылок, большая тарелка оранжевых раков, распластанная вобла, желтый горох, ситный и черный хлеб тесно и беспорядочно занимали всю столешницу. Веселились человек десять. Кроме учеников, в трактире были два-три извозчика. Середину помещения освободили от столов и стульев, сдвинув их в стороны. На свободном месте, выделывая невероятной ловкости плясовые "номера", в одной жилетке, с выпущенной из-под нее длинной в пестрых цветах рубахе, носился, присядал и прыгал стриженный "горшочком", молодой извозчик.
В паре с ним, в очках, в кургузом пиджаке, задыхаясь, смешно махая руками, неумело топтался Николай Павлович Чехов. Среди восседавших за столом и распевающих песни Левитан увидел обоих братьев Коровиных, Нестерова и несколько учеников саврасовской и перовской мастерских.
Вместе с художниками был под сильным хмельком пожилой иконописец Бобров, бывший ученик школы. Он много зарабатывал, благоволил к молодым художникам, напившись, вспоминал свою молодость и жаловался на злосчастную судьбу, которая будто бы обманула все его юные надежды. Левитан понял, что для Боброва наступили дни запоя, который повторялся три-четыре раза в год, и богомаз сегодня угощал.
Читать дальше