Андрей Евдокимов - Площадь диктатуры

- Скажите, пожалуйста, куда мне отсюда идти? - обрадовалась она,

- А куда ты хочешь попасть? - вопросом на вопрос ответил Кот.

- Мне все равно... - сказала Алиса.

- Тогда все равно, куда идти, - заметил Кот.

- ... только бы куда-нибудь попасть, - пояснила Алиса.

- Если хочешь куда-нибудь попасть, то обязательно попадешь. Только нужно долго идти, - сказал Кот.

Мужчины выжидающе молчали, ожидая, что дальше. Наконец Никифоров засмеялся и поднял рюмку:

- Какая же у тебя, Колька, жена! Умница! До чего жаль, что дураку досталась. Да, не обижайся, я же любя. Рядом с такой женщиной мы все дурак-дураком и лопоухие. За тебя, Ларисочка! Как, Николай, в твоей песне поется? Пусть же вечно будешь ты прекрасной, пусть же вечно ... Тьфу, забыл! Ну и черт с ним, и так все ясно...

- Подождите, я с вами, - сказала Лариса, налив себе еще вина.

- Это настоящее "Шабли", мне фирмачи из Франции ящик доставили на пробу, - пояснил Никифоров.

Вино было прохладным, с чуть ощутимой кислинкой.

- Похоже на наше, грузинское, название забыла, - маленькими глотками выпив до дна, сказала Лариса.

- Севрюжинкой закуси, очень хорошая севрюжина. К водочке хороша с хреном, а к этому - без всего, чтобы рыбью нежность не испортить, неприятно причмокнув, сказал Никифоров.

- Вы тут без меня, я пойду чай поставлю, - поднимаясь, сказала Лариса

- В холодильнике - торт и пирожные. Успели в "Астории" заказать. Смотри, не копайся. Недолго! - сказал вслед ей Волконицкий.

Заглянув в зеркало, Лариса заметила, что на щеках выступил румянец, а головная боль совсем прошла. Она попудрила лицо и решила остаться в форменном костюме. Переодеваться на час-полтора очень не хотелось. Вдруг она вспомнила Горлова, как он целовал ее, и стало жарко. Но мысль была мимолетной, как облачко от пульверизатора и тут же забылась.

На кухне уже все было приготовлено: чайные приборы стояли на подносе, торт и пирожные в холодильнике были выложены на блюда, даже заварка была засыпана в фарфоровый чайник - оставалось только залить ее кипятком.

"Все же повезло мне со свекровью, хоть и стерва", - думала Лариса, поджидая, пока закипит вода. - А я? Еще та стервочка! Ребенка бросаю на недели, мужу изменяю и хоть бы что, еще хочется.

От последнего она хихикнула вслух, признавшись себе, что да, очень хочется, будто почувствовала на себе руки Бориса.

"Все-таки он смешной и очень хороший, но лучше не испытывать судьбу", - наконец решила она и вдруг почувствовала, что ее сгибают сзади и наклоняют лицом к столу.

- Давай, давай же, - хрипел Никифоров, пытаясь задрать юбку. - Бросай своего к черту! Что хочешь - все будет! Все для тебя сделаю. Ну давай же!

От неожиданности пропал голос, она извивалась, пробуя выскользнуть. Наконец она развернулась лицом к нему, и он, больно выкручивая ей руки, впился ртом в ее губы. Она могла только стонать, не в силах пошевелиться, слыша, как трещит ткань кителя и стукнулась о пол оторванная пуговица. Вдруг одна рука освободилась, Лариса нашарила что-то за спиной и, не глядя ударила Никифорова. Тот отшатнулся, обеими руками схватившись за лицо.

Лариса не смогла удержать истерического смеха - она влепила Никифорову тарелкой с пирожными, и теперь разноцветный крем облепил ему всю голову и стекал на плечи и рубашку.

- Вам бы в ванной помыться не мешает, Роман Павлович, - мстительно улыбаясь, сказала Лариса. - Потерпите, я Николая позову, он поможет.

- Что ты наделала, дура? Совсем из рук выбилась, не соображаешь, что натворила? - Николай отвел Никифорова в ванну, и еле сдерживался, чтобы не разбудить мать.

- Он... он меня чуть не изнасиловал, - чувствуя, как подступают слезы, объяснила Лариса.

- Подумаешь, принцесса на горошине, ее и полапать нельзя. Выпили ведь, чего не бывает?

- Пусть других лапает, комсомолок своих, если взбредет, а меня нельзя! - слезы катились градом, она не замечала, что кричит на мужа.

- Помолчала бы! У других - жены, как жены, а я из-за тебя вторую пятилетку выше завсектором не расту.

- Вот и поищи другую, ее под весь Обком и подкладывай, если сам не можешь! И руки у тебя гадкие и скользкие, скользкие! Ненавижу! - не помня себя, кричала Лариса, и, выбежав в прихожую, судорожно, рывками натягивала пальто.

Только выбежав во двор и провалившись в снег, она заметила, что не переодела туфельки на тонком каблуке, но даже не подумала вернуться. К счастью такси подвернулось почти сразу, но она успела продрогнуть и ее била дрожь, может быть от волнений.

- В Авиагородок! - сказала она, едва тронулись.