Андрей Евдокимов - Площадь диктатуры

На всякий случай Коршунов еще раз перелистал папку с образцами изъятых листовок и неожиданно наткнулся на тетрадочную страничку, исписанную крупным, прыгающим почерком:

Я верю: в канун торжества,

Которое чтим мы особо,

Лишь в полночь затихнет Москва

Восстанет сам Сталин из гроба!

На нем всем известный мундир,

И очи прищурены зорко.

Увидит он нынешний мир,

Где честным чекистам так горько

На башне пробили часы,

Знамена под ветром алеют.

Рукой поправляя усы,

Нисходит наш Вождь с Мавзолея!

"Кто-то из наших ветеранов. Надо бы найти этого человека, поддержать, проявить внимание. Ведь как наболело у людей на сердце", - подумал Коршунов и отложил листок, чтобы при случае зачитать среди своих.

Закончив писать, он перечитал черновик и потянулся к телефону вызвать машинистку, но зазвонил аппарат внутренней связи. Помощник Суркова приказал немедленно прибыть в Управление со всеми оперативными материалами по разработкам объектов "Торин" и "Звездочет".

2.17.4 Ланч генерала Суркова

Коршунов просидел в приемной больше часа, успев прочитать и обдумать статью Щекочихина, с которой его ознакомили под расписку. Он собственно читал не саму статью, а копию, размазанную краской от множительного аппарата "Эра", на которой внизу, под грифом "Секретно" уже выстроились в столбец подписи руководителей отделов и служб Управления.

Наконец раздался глухой скрежет, и огромные часы пробили пять мощных ударов. Часы стояли в углу с незапамятных времен и обросли легендой: их, якобы, реквизировал в Зимнем Дворце сам Дзержинский, и поставил к себе в кабинет на Гороховой, выделив среди прочих атрибутов царизма из-за наличия тяжелых и легко снимающихся гирь, чтобы вразумлять непонятливых.

- Проходите, Коршунов, - с последним боем часов сказал дежурный адъютант.

Миновав двойные двери, Коршунов вошел кабинет начальника, но там никого не было и он остался стоять у входа.

- Проходите, Павел Васильевич, - и Коршунов увидел открытую дверцу, обычно закрытую портьерой. За ней оказался обеденный зал с овальным, столом из красного дерева, один конец которого был накрыт льняной скатертью. Сурков уже шел ему навстречу; он, видимо, принимал душ, аккуратно зачесанные волосы поблескивали капельками влаги. Он был одет в идеально отглаженный и застегнутый на все пуговицы двубортный костюм в полоску, и Коршунову стало неловко за свою не совсем свежую сорочку и пузырящийся на локтях пиджак.

- Знаю, вы еще не обедали, так что милости прошу, - Сурков жестом указал Коршунову садиться за стол. - После загранработы никак не могу привыкнуть к обедам. Ведь у англичан в середине дня ланч. Я поначалу так и говорил, но потом узнал, что шепотки какие-то возникли: дескать, чудит генерал, не по-нашему чудит. Думал, думал, потом вспомнил пионерлагерь и придумал: полдник! К полднику уж никто не придерется.

- Да вы не стесняйтесь, Павел Васильевич. По тридцать капель даже доктора рекомендуют. Вот этого возьмите на закуску, - генерал налил рюмки и придвинул блюдо с мелко нарезанной серебристой рыбой.

- Я, знаете ли, Алексей Анатольевич, не люблю селедку, - признался Коршунов и по лицу Суркова понял, что выбрал правильный тон, обратившись по имени-отчеству и показав, что не стесняется, отказавшись от предложенной закуски.

- Господь с вами! Какая же это селедка? - всплеснул руками Сурков. Это - омуль, натуральный байкальский омуль. Помните, как в песне: "... славный корабль - омулевая бочка"? А вот - копченый лосось, редкий, признаться, деликатес. Даже капиталисты им нечасто лакомятся. Мне товарищи присылают, знают мою слабость по части чревоугодия.

Собеседники чокнулись, но Коршунов не выпил, только пригубил. Водка была сладковато-горькой с едва уловимым привкусом каких-то трав, а омуль, который он все же попробовал, оказался нежным и очень подходил к напитку. Подумав, Коршунов выпил до дна и не отказался от второй, закусив ее знаменитым лососем.

- Наша осетрина не хуже, а кавказская форель на вертеле, пожалуй, и лучше, - осторожно заметил Коршунов, подумав, что не зря приглашен, видимо, генерал хотел приглядеться к нему в неожиданной ситуации.

- Ну, вряд ли стоит портить аппетит спором о вкусах, тем более гастрономических, - засмеялся Сурков.

Порученец в накрахмаленной белой куртке, как у официанта, принес горячее: ростбиф с овощным гарниром. Мясо было нежным и хорошо прожаренным. Генерал сосредоточился на еде, быстро и аккуратно орудуя ножом и вилкой. Коршунов тоже молчал, не решаясь заговорить первым.