Андрей Евдокимов - Площадь диктатуры

- С винтом кончилась, но есть "Московская". Вам поллитру или маленькую?

- Маленькую! Нет! Лучше две. Да скажи чтоб принесли пару чистых стаканов и закусить, - велел Горлов.

Он подумал, что Ларисе будет неприятно видеть посторонних, и дождался продавщицу в коридоре.

- Мы бабы слабые, лучше сразу! - сказал он, налив треть стакана.

- Как ты догадался? Я и хотела водку. Она, - как бы это сказать? имеет незамедлительное действие.

- Ты - настоящий поэт русских спиртных напитков, - пошутил Горлов, подвигая ей тарелку с колбасой и маринованным перцем.

- Разве ты не знаешь, что я - филолог с высшим образованием? - через силу улыбнулась Лариса, и Горлов подумал, что ей тяжело заговорить первой.

- Так что случилось? Почему тебя не допустили к полетам? - наконец спросил он.

- После болезни меня почему-то послали на внеплановое обследование и обнаружили...

- Надеюсь, не ... - начал было Горлов.

- Подожди, не перебивай! Мне даже с тобой как-то не по себе говорить. Сперва сказали, что рак ... - она замялась и покраснела, - ... рак женских органов. И направили, но не в нашу больницу, а в Свердловку - я сказала, что там прикреплена.

- И что? - чувствуя, как обрывается внутри, спросил Горлов.

- Опухоль доброкачественная. Правда, называется все это мерзко: киста яичника.

- Но ведь можно вылечить?

- Операцию не советуют. Говорят, что угрозы нет, но летать нельзя и детей иметь - тоже. Никогда! - она больше не смогла сдерживаться и заплакала, пряча лицо.

- Налей, пожалуйста, еще, - успокаиваясь, сказала она и вытерла глаза скомканным платком.

- Не верю, что ничего нельзя сделать, - тихо сказал Горлов.

- Прости, что валю свои неприятности.

- А на кого еще? Я же тебя люблю...

- Я знаю, что ты хороший и очень добрый.

- Все равно меня не брошу потому, что я хороший, - попытался пошутить Горлов.

- Я вдруг подумала, что мне даже поговорить не с кем...

- А подруги? Разве у тебя нет хоть одной подруги? - спросил Горлов.

- Представь, нет. В детстве я дружила с одной девочкой - она жила в соседнем доме, мы вместе гуляли в садике, и наши бабушки тоже подружились. А потом, - мне было лет пятнадцать, - она зашла ко мне в гости и стала все рассматривать и расспрашивать: "Это что, а это откуда?" Я отвечала, а после увидела у нее в глазах такую зависть! Даже не только зависть, а что-то, будто она меня ненавидит, но скрывает. С тех пор я старалась с ней не встречаться и больше никогда никого к себе не звала. Так же, как и родители. У них тоже никогда не было друзей. Знаешь, там, наверху нет равных. Одни ниже - тогда они завидуют и хотят занять твое место, а другие выше - относятся свысока, иногда боятся и вредят от страха. Я с этим выросла. Поэтому подруг у меня нет. Разве что ты - моя лучшая подруга.

- В пробуждении! - сглотнув комок в горле, сказал Горлов. - Я твоя лучшая подруга в пробуждении.

- И тебе не будет неприятно со мной спать?

- Господи! О чем ты говоришь? - воскликнул Горлов.

- Все равно меня не брошу потому, что я хорошая? - чуть улыбнувшись, повторила она. - Я тебе так благодарна, ты не представляешь.

- Куда ты поедешь? - заметив, что Лариса собирается встать, спросил Горлов.

- К тебе и с тобой нельзя. Значит остается одно - укрыться у мамы. Правда, рассказать ей ничего нельзя, но это даже хорошо... Только не провожай, я хочу одна, такси возьму и доеду.

- Я все-таки попробую что-нибудь придумать, - целуя Ларису, шепнул Горлов, но сам не знал что.

3.17 ПО ШАТКОЙ ЛЕСТНИЦЕ, НЕ ГЛЯДЯ ВНИЗ

- Борис Петрович, когда поедем? - через полуоткрытую дверь спросил Володя.

Горлов посмотрел на часы - было начало десятого.

- Езжай, я сам доберусь, тут недалеко, - сказал он, вспомнив, что обещал встретиться с Рубашкиным.

- Что делаешь? - спросил Горлов, когда тот снял трубку.

- Читаю книгу, которую ты советовал - и не оторваться. Какое-то странное ощущение, будто сам летаешь, как эта чайка. Я бы все отдал, чтобы так писать. Вот послушай: "Ему показалось, что скала - это огромная кованная дверь в другой мир. Мгновенный удушающий страх, удар и мрак, а потом Джонатан Ливингстон поплыл по какому-то странному, странному небу, забывая, вспоминая и опять забывая, ему было страшно, и грустно, и тоскливо, отчаянно тоскливо..."

- Если тоскливо, значит, надо добавить, - прервал его Горлов. - Как ты говоришь, отчаянно добавить.

- Честно говоря, у меня финансовый кризис. Катя каждый день стонет и мечется - все, что получаю ей отдаю, и все равно мало, - вздохнул Рубашкин.

- Ты хотел поговорить об общественных проблемах, помнишь? - сказал Горлов.