Марк Касвинов - Двадцать три ступени вниз

Названная дама и в самом деле уверяла: "Слух о германофильстве двора распространялся злыми языками. Оснований для него не было никаких. Все кричали: подумайте, она (царица) - немка, она окружила себя немцами, как Фредерике, Бенкендорф, Дрентельн, Грюнвальд... Никто не постарался проверить, немцы ли или германофилы граф Фредерике или граф Бенкендорф" (3). Предполагается, что мемуаристка это обстоятельство проверила. Что же показала проверка? "Бенкендорф, католик, к тому же говоривший плохо по-русски, действительно был прибалтийский немец". Но был он обер-гофмаршалом, то есть исполнял функцию, к политике отношения не имевшую; если бы он и пытался влиять, "результаты были бы самые благородные, так как он был человеком ума и благородства". Следующая рекомендация дана Грюнвальду:

"Действительно, при первом взгляде на него можно было догадаться о его происхождении: полный, со снежнобелыми усами на грубом, красном лице, он в своей фуражке прусского образца ходил по Садовой прусским шагом... По-русски говорил непростительно плохо". Но: "по его посту это никого не могло смущать... К политике Грюнвальд имел еще меньше касательства, чем Бенкендорф; он заведовал конюшенной частью, дело свое знал в совершенстве, был строг и требователен, почему конюшни были при нем в большой исправности; сам же он появлялся во дворце только на парадных завтраках и обедах". Третьего деятеля, Дрентельна, лейб-докторова дочь обошла осторожным молчанием. Что касается четвертого, она решилась на легкое полупризнание: "Единственным, кто мог влиять на политику, был министр двора граф Фредерике". Однако - это ли не довод? - "для таких попыток он был уже слишком стар".

Конструкция шаткая, но шпрингеровскую публицистику она устраивает. Конечно, при некотором желании те же гамбургские господа могли бы без труда установить (а скорее всего, и так отлично знают), что прусских графов и баронов у царя было не четыре и даже, с прибавлением Нейгардта и Будберга, не шесть, а поболе, и использование их способностей отнюдь не кончалось у императорских стойл.

Анализ поименных списков членов Государственного совета показывает, что в течение ста семи лет существования этого органа высшего управления империей перебывало в его составе примерно восемьсот человек; из них же не менее двухсот были прусско-аристократического (или в крайнем случае бюргерского) происхождения. Из трехсот восемнадцати человек, состоявших членами этого учреждения при Николае II (с 1894 по 1917 год), такового происхождения были восемьдесят человек, то есть четверть всего состава.

В отдельные периоды пяти последних царствований (от Александра I до Николая II) выходцы из иммигрировавших и натурализовавшихся немецких аристократических фамилий составляли от тридцати до сорока процентов персонала высших учреждений, включая отдельные департаменты Государственного совета. Были здесь представители не только прусских, но и баварских, саксонских, вюртембергских родов - юнкера, крупные чиновники или военные; обосновавшись в России, они службистским усердием или придворным пресмыкательством зарабатывали себе графские и княжеские титулы, ведущие должности, обширные поместья; в последние десятилетия царизма эту группу все больше пополняют обогатившиеся в России немецко-капиталистические нувориши промышленники и банкиры. Своеобразным отражением их благоденствия и влияния в Российской империи и был в первую очередь Государственный совет. Его ядро и составляли эти люди, фактически иностранцы, многие из которых на протяжении своей жизни, обычно весьма долгой, не удосужились овладеть русским языком. Выступая на государственных совещаниях, они столь плохо изъяснялись по-русски, что царю приходилось предельно напрягать слух и разум, чтобы разобраться, что они говорят.

Длинной вереницей тянутся сквозь анналы царизма прусские звезды генералитета, министерств, дипломатической и полицейской служб, совмещая в разных дозах и пропорциях добродетели, особо свойственные наемно-ландскнехтской касте: высокомерие и пресмыкательство; казарменную жестокость и салонную слащавость; слабость как к чинам и званиям, так и к казенной наличности; затаенное презрение к стране своего обитания и тоску по фатерланду. В тех случаях, когда сим импортированным служакам, подрядившимся участвовать в защите интересов империи от ее внешних недругов, не слишком удавалось преуспеть на этом поприще, они тем усердней, по зову царя, включались в войну внутри России против самой России. Бесталанно водили они доверенные им дивизии и корпуса в бои с иноземным противником, но с пониманием дела и высокооперативно устраивали народу кровопускания в центре и на окраинах. Тот самый генерал фон Ренненкампф, который в двух войнах покрыл себя позором провалов и бегства с поля боя, в Восточной Пруссии предал 2-ю армию Самсонова и погубил десятки тысяч солдат, - проявил незаурядную стойкость и тактико - стратегическое искусство, когда после японской войны царь поручил ему усмирить Сибирь и Приморье. По части такой службы эполетные ландскнехты не имели себе равных. Вплоть до последних лет царизма они поставляли ему из своей среды опричников высшей квалификации и самого разнообразного профиля: шефов жандармерии и дворцовых комендантов; командующих карательными экспедициями и начальников императорских конвоев; генералов свиты, наместников, сенаторов и генерал-интендантов; командующих военными округами, по совместительству организовывавших военно-полевые суды и исполнение смертных приговоров; обыкновенных губернаторов, военных губернаторов и генерал-губернаторов.