Дмитрий Боровков - Тайна гибели Бориса и Глеба

Нетрудно заметить, что репрезентация болгарских событий 1014 г. в «Летописи попа Дуклянина» аналогична описанию чешских событий 935 г. в Святовацлавском цикле и русских событий 1015 г. — в Борисоглебском. При этом «этикет поведения» Владислава в большей степени соответствует «этикету поведения» Святополка, чем Болеслава Жестокого, а «этикет поведения» Владимира — «этикету поведения» св. Вацлава-Вячеслава и св. Бориса. Как отмечают исследователи: «Жизнеописание Владимира по жанру и стилю стоит в Летописи особняком, представляет собой целостное законченное произведение и имеет схожие стилистические черты с агиографическими текстами более раннего, чем сама Летопись, времени». Предполагается, что первоначальная его редакция была составлена в княжение сербского правителя Стефана Воислава (1034–1042).

Агиографическая стилизация затронула не только описание гибели Владимира Дуклянского, но и описание гибели его убийцы. «В то время когда переносили тело блаженного Владимира из Преспы в Крайну, царь Владислав собрал войско и прибыл, чтобы занять землю блаженного Владимира и город Диррахий, как это ему обещал царь Василий за убийство, которое он совершил. Когда в один день он ужинал и отдыхал возле Диррахия, неожиданно явился ему вооруженный воин в образе святого Владимира. Напуганный, он начал кричать во весь голос: „Быстрее сюда, мои воины, быстрее и защитите меня, потому что Владимир хочет убить меня“. И сказав это, встал с места, где сидел, чтобы убегать. Но ангел сразу его ударил и он свалился на землю и умер телом и душой. Тогда князь и его воины и весь народ, пораженные великим страхом и боязнью, разжегши огонь в лагере, поубегали той же ночью в разные стороны. И так случилось то, что отвратительнейший убийца, который, за обедом сидя, велел отрубить голову Владимиру и сделал его мучеником, сам был убит во время ужина, чтобы стать ангелом сатаны» {448} 448 Ljetopis рора Dukljanina. S. 78–85 (Электронная версия в пер. О. Ковалишина: www.vostlit.info/Texts/rus6/Dukljanin/frametext.htm ). .

По мнению О. А. Акимовой: «Жизнеописание Владимира построено на антитезе его святости коварству болгарского царя Иоанна Владислава, действовавшего по указу византийского императора и православных священников, соответственно, на антитезе Западной церкви — Восточной. Владислав именуется „слугой сатаны“, „последним убийцей“; в образе же Владимира явственны аллюзии на Христа». Помимо «Дуклянской хроники» об этих же событиях с некоторыми модификациями сообщает и византийский хронист Иоанн Скилица, называющий соучастником Владислава митрополита Охридского {449} 449 Акимова 2002. С. 333–335. . Митрополитом (точнее, патриархом Охриды) в рассматриваемый период был Иоанн I. Не исключено, что с его именем может быть связан один из парадоксов истории, так как, согласно гипотезе М. Д. Присёлкова, этот церковный иерарх после византийской оккупации Болгарии в 1018 г. отправился на Русь, где в качестве киевского митрополита стал… организатором прославления убитых при сходных обстоятельствах Бориса и Глеба {450} 450 Присёлков 2003. С. 28–32, 40–47. .

Исходя из этой гипотезы, М. Д. Присёлков считал, что предполагаемый наследник Владимира Борис стремился к продолжению проболгарской церковной политики отца, якобы принявшего христианство не от византийских, а от болгарских священников, в то время как Святополк через своего польского тестя Болеслава I склонялся к сближению с Римом. По его мнению, этим «нужно объяснить ту ужасную характеристику, которую он получил в летописи и агиологической литературе, и тот наивно-печальный конец его жизни, который рисует ненавидящая его за это западное увлечение гречествующая рука монаха-летописца» {451} 451 Там же. С. 37. .

Конечно, это всего лишь версия, основанная не столько на историческом, сколько на историографическом факте, к тому же далеко не бесспорном {452} 452 Тихомиров 1969. С. 123. Милютенко 2008. С. 323–324. , которая тем не менее может рассматриваться как иллюстрация того, что формирование культа правителя-мученика во многом зависело от политической конъюнктуры, существовавшей в каждом отдельно взятом регионе; в зависимости от нее находилось формирование моральных, этических, религиозных и, как следствие, исторических воззрений, которые определяли само отношение общества, точнее, образованной его части, так называемых средневековых интеллектуалов, к восприятию феномена братоубийства в борьбе за власть.