Пауль Кёрнер-Шрадер - Дневник немецкого солдата

По улицам потянулись обозы тележек, тачек, повозок и саней с домашним скарбом.

В пустые дома въезжают евреи. Свое имущество они тащат на себе. Им разрешено брать только то, что в силах унести человек. Все проходы в гетто тщательно охраняют эсэсовцы. Евреям, с желтыми звездами на груди и спине, разрешался только вход, выйти из гетто они уже не могут. Некоторые пытались выбраться оттуда, чтобы притащить из своих старых квартир еще что-то из необходимого. Но их поймали и избили дубинками и прикладами.

На улице транспаранты: «Осторожно! Заражено! Личному составу вермахта хождение по этой улице запрещено!»

Мне, как казначею, надо было срочно попасть в комендатуру. Она находилась в здании окружного суда. Я шел мимо «Дома Пилсудского», где расположился какой-то важный штаб. Все окрестные дома тоже заняты военными. Солдаты оцепили улицу. Гражданских туда не пропускали. У меня спросили:

— Куда?

— В комендатуру. В здание суда.

— Проходи.

В воротах великолепного белого особняка, где до оккупации города находился окружной суд, какие-то люди под охраной солдат рыли яму. Работали они, стоя на коленях, без лопат, совков, кирок. Они рыли землю просто ногтями. Яма большая, от стены до стены вдоль всей подворотни. Это были евреи. Подойдя ближе, я увидел у одного в руках осколок стекла, у другого — кусок доски. Этими «орудиями» они разрыхляли грунт для остальных. Рядом, ухмыляясь, стоял немецкий капитан, неуклюжий, с квадратной фигурой мясника. Он не спускал с евреев глаз. Время от времени капитан пинал кого-нибудь из работающих, и тот падал в яму головой вперед. Я решил, что яма предназначена для осмотра, смазки и мойки въезжающих во двор автомашин. Одни землекопы старательно выскребали стенки ямы, выравнивали и выбрасывали землю на поверхность, другие сгребали ее и куда-то уносили.

Через несколько часов тем же путем я возвращался в свою часть. Яма была готова. Со двора пригнали еще несколько евреев. Капитан эсэсовцев вытащил пистолет. Достали оружие и другие чины, постарше и помладше, и начался расстрел. Свист пули и тотчас — глухой удар о дно ямы упавшего туда тела.

Потом люди, которые только что выкопали эту братскую могилу, стали ее закапывать. Они старательно утрамбовывали рыхлую землю, будто давно ждали этого и наконец дождались. И только ужас и отчаяние в глазах несчастных людей выдавали их внутреннее состояние. Смерть витала над ними. Быть может, завтра их черед лечь в землю. Пригонят других обреченных, которые вот так же автоматически будут засыпать их землей.

С противоположной стороны улицы за страшной картиной наблюдал офицер. Он держал на поводке длинношерстую таксу.

Я почувствовал озноб. Внезапно меня окликнули:

— Алло, санитар!

Я пересек улицу и вытянулся перед офицером.

— Очевидно, вы недавно надели форму? — спросил офицер.

— Нет, господин подполковник.

— Вы близоруки? Почему не приветствуете? Или вы больны?

— Так точно, господин подполковник.

— Тогда ступайте в свою часть. И не шляйтесь по улицам. Кругом, марш. Пойдем, Черри.

Не проходит дня, чтобы в эвакопункт не доставили раненого из числа жертв наших «сельскохозяйственных заготовок». Как правило, это солдаты или полицейские.

Военные и гражданские власти создали систему, которая должна выжать из местных жителей все, что только возможно. О пропитании населения должно заботиться само население. Никакого распределения нет. Зато немецкому «потребкооперативу» каждый житель обязан сдавать хлеб, картофель, яйца, птицу, овощи. Все это идет в дополнение к солдатскому пайку. Солдаты отправляют домой посылки с польскими продуктами. Если продуктов не хватает, воинские штабы связываются с ведомством снабжения, ведомство оповещает полицию и та отправляется «на заготовки». Конфискуют скот, хлеб, драгоценности, мебель, одеяла, все, что подходит гитлеровскому солдату. Жители не всюду мирятся с подобными бесчинствами. А отсюда — жертвы «сельскохозяйственных заготовок».

Лодзь объявлена немецким городом, переименована в Лицманштадт и присоединена к великогерманскому райху. Санэваковзвод — подразделение фронтовое. Нам предложено покинуть «кровью завоеванные родные края».

В погожий весенний день мы погрузились на платформы и двинулись дальше на Восток.

Местность, по которой шел наш состав, похожа на Тюрингию. Возвышенности поросли лесом. Среди лесов и полей — маленькие деревушки, дома, крытые соломой, коровы, привязанные к кольям, торчащие в небо журавли колодцев. Над всей этой мирной картиной — ярко-синее небо.