Пауль Кёрнер-Шрадер - Дневник немецкого солдата

— Вот что у них называется праздником.

— Какой может быть праздник во время войны?!

Разные люди в различных местах повторяли эти две короткие фразы.

Дня через два в сборный лагерь для военнопленных привели нескольких пойманных парашютистов. Их изолировали от других пленных и сразу начали допрашивать. Все, что творится в лагере, немедленно становится известным солдатам в окрестных частях. Красноармейцы держались удивительно стойко, на всех допросах молчали. А службе безопасности во что бы то ни стало надо было выудить, какие задачи были поставлены перед парашютистами, даны ли им явки к партизанам, какие объекты приказано взорвать, уничтожить, разведать.

Для парашютистов установили особый режим. Известно, какой: голод, холод и ни минуты сна. Будят пинками, а то и прикладом по голове. Всю верхнюю одежду немедленно отобрали, распороли, исследовали, но ничего не нашли. Одежду, конечно, не вернули, а мороз — ниже тридцати. Полураздетые, голодающие люди, прижимаясь друг к другу, меняясь местами, согревая своим телом коченеющих, боролись за жизнь, но молчали. У них не было никакого оружия, кроме тепла собственного тела, мужества и внутренней убежденности.

Допрос следовал за допросом, были пущены в ход все излюбленные методы развязывания языков, но охранникам не удалось узнать даже номера воинской части и того, готовили ли их специально или они солдаты пехотных частей регулярной армии. Пленных запугивали смертью, а нескольких даже расстреляли для острастки.

В лагере есть яма смерти. Там ждут расстрела приговоренные. Рассказывают про русского парня, который вдруг заговорил. Его спросили:

— Комсомолец?

— Да.

Допрашивающие обрадовались: наконец-то добились хоть слова. Ему тут же предложили указать на офицеров и комиссаров среди арестованных, обещая за это перевод в теплый барак. Парень помолчал, как бы обдумывая предложение. Потом подошел к допрашивающему офицеру, нагнулся, словно хотел что-то доверительно сообщить, и разорвал все лежавшие на столе бумаги. Его отправили в яму смерти.

Многие в этой яме умирали, не дождавшись расстрела. На ледяном ветру, под открытым небом полуголые люди просто замерзали.

За школой ветврачей на поросшей соснами высотке врыты в землю высокие колья. Там — стрельбище «отряда вознесения на небо». В один из февральских вечеров всех смертников расстреляли.

Оставшихся в живых отправили в отряд специальной службы безопасности. Там их допрашивали опытные молодчики Гиммлера. Результат — тот же. Было объявлено, что с парашютистами поступят не как с военнопленными солдатами, а как с бандитами, поскольку они пойманы за линией фронта.

Тогда один парашютист, владеющий немецким языком, заявил, что все они солдаты, обучены и снаряжены в войсковой части, значатся в списках регулярной армии, и, следовательно, на них распространяются все международные правила обращения с военнопленными.

— Хорошо, — ответил эсэсовец. — Сейчас ты, дохлая азиатская собака, протянешь ноги по всем международным правилам.

Эсэсовец снял с головы каску и так ударил ею парашютиста по лицу, что тот упал замертво.

Упорство парашютистов взбесило палачей. Разыграли комедию суда. Объявили приговор — короткий и одинаковый для всех: к повешению.

Одиннадцать приговоренных увели. Один от слабости не мог идти и упал. Товарищи подхватили его, натерли затылок снегом, и он пошел вместе со всеми. Перед казнью они пожимали друг другу руки. Двое расцеловались. Один смеялся и что-то громко говорил, но эсэсовцы ничего не поняли.

Повесили их перед зданием фашистской городской управы в Витебске, там, где две улицы сходятся к большому дому, скрытому каштанами и липами. Повесили ночью, а утром местные жители увидели одиннадцать казненных красноармейцев, покрытых инеем, как белым плющом. Рядом дежурила эсэсовская охрана.

Проходя по временному мосту через Западную Двину или по льду, никак не минуешь повешенных.

Какая-то женщина с дочкой шла мимо казненных. Девчушка испуганно оглядывалась на мертвецов, мать тянула ее за руку, чтобы скорее миновать страшное место.

Подбежал эсэсовец, подхватил девочку и ткнул лицом в окоченевший труп.

Из пойманных в живых осталось шестеро. Эсэсовцы медлили с их казнью. Устроив на окраине города облаву, они собрали молодежь, опросили, переписали, и начались очные ставки. Подвалы специального отряда набиты арестованными. Очные ставки с шестью парашютистами повторялись каждые два часа, но, очевидно, безрезультатно.