Пауль Кёрнер-Шрадер - Дневник немецкого солдата

Врачи выслушали этот странный хор, снисходительно улыбаясь.

— У нас нет никаких слепых, — отрезал доктор Айкхоф.

В ответ ему протянули десятки экземпляров местной газеты. Черным по белому в ней было написано, будто к нам, в здание школы, доставлен слепой солдат — жертва зверств поляков.

Было от чего помрачнеть нашим врачам. Газета утверждала, будто в районе Грос-Вартемберга поляки, нарушив границу, напали на немецкого солдата, выкололи ему глаза, и вот теперь бедный солдат якобы находится в бернштадтской школе. Газета призывала к возмездию.

Тщетно пытались мы объяснить женщинам, что произошло нелепое недоразумение. Мы показали им всех больных, объяснили, что есть только один солдат с пораненным лицом, но он просто разбился на мотоцикле. Ничего не помогало. Женщины кричали, что мы их обманули. Они жаждали мести.

Началось самое большое преступление в мировой истории. Всю ночь что-то грохотало и гремело. Небо от зарниц и пламени стало светлым, как днем. Фюрер произнес речь. «Тысячелетнее царство мира» кончилось.

Многие из запасников рассчитывали сегодня уехать домой, вернуться к месту работы. Теперь об этом нечего и думать. Гитлер затеял кровавую войну.

Доставили первых раненых. Тяжелых мы отправляем в Эльс, самых тяжелых — в Бреслау, а с легкими ранениями оставляем в эвакопункте.

Кровь пропитала одежду раненых, носилки, она капает на ступени, на плитки коридора. У раненных в легкие кровь бурлит по краям раны, каждый вдох гонит на поверхность красную пену. Пальцы у раненых восковые, почти прозрачные.

Прямо на полу лежит окровавленный полковник. Он подорвался на мине вместе с лошадью. «Мы стремимся в поход на Восток!» Ноги и плечи этого рыцаря превратились в месиво, едва он продвинулся вперед на один километр.

— Не хочу ничего ни видеть и ни слышать, — произнес он, придя в сознание.

А ведь это только начало!

Полковник громко кричал, когда санитары разрезали его сапоги. Пахло потом, кожей, кровью. У меня дрожали руки.

Так началось то, что я ненавижу всей душой.

Вернулись после первого рейса водители санитарных машин. Санитар, отвечающий за эвакуацию раненых, докладывал обер-фельдфебелю медицинской службы Гросхейде без положенных по уставу формальностей:

— Подумайте только, господин обер-фельдфебель. Пока мы ехали в госпиталь, один солдат, раненный в грудь, умер. Думаете, госпиталь принял его от нас? Ни в какую. Мертвецов им не нужно. Мы пытались сплавить его властям в какой-то деревне — надо же человека похоронить. Но и гражданские не приняли мертвеца.

— Как же вы поступили?— спросил Гросхейде.

— Сбросили его в кювет. Труп есть труп.

В это время грузили новую партию раненых. На лицах санитаров страх и растерянность. Когда захлопнулась дверца кузова, водитель санитарной машины сострил:

— Надеюсь, не все угодят в кювет.

Гросхейде знаком приказал замолчать.

Я вспомнил инструкцию об оповещении родственников погибших: «…Похоронен со всеми воинскими почестями на кладбище героев войны».

Меня мучает жажда, я не могу ничего есть. Выручает фляга с водкой, после которой многое забывается.

В мои обязанности входит штемпелевать письма.

Беккер, самый старший из нас (ему сорок восемь), пишет своей матери:

«Милая мама, не беспокойся обо мне. Ничего дурного со мной не случится. Мы же только санитары. А через месяц все будет позади…»

Получит старушка такую весточку, пойдет к соседке или в лавку за покупками и скажет там: «Уже недолго осталось, не больше месяца. Мне об этом сын с фронта написал».

А здесь, в школе все комнаты и закоулки забиты ранеными. И в коридорах набросали солому, кладут изувеченных людей прямо на пол.

Еще вчера эти солдаты браво распевали: «Сегодня наша вся Германия, а завтра будет наш весь мир». И вот настало это «завтра», а они лежат безучастные ко всему, что делается в этом мире. Жаждали завоевать весь земной шар, а теперь валяются на соломе с перебитыми руками и ногами, рваными ранами, несчастные и беспомощные.

Пришел приказ эвакуировать всех раненых. Завтра мы двинемся вперед.

Всю ночь гудели самолеты: низко, басами — значит с бомбами; тонко, с металлическим визгом — значит пустые, уже сбросили смертоносный груз.

Наш маленький отряд отправился на Восток на грузовике. Впереди — Кемпно, Жирардув, Здуньска-Воля.

Невыносимая жара. Деревни вдоль дороги разорены, разграблены. Всюду пожары, плачущие женщины, дети.