Иногда полное осознание создающегося положения определенно страшило его, и тогда его мысль трепетно искала других путей спасения. Но неизменно вслед затем он слышал холодный, спокойный голос Коннистона, и тогда снова буйным потоком устремлялась кровь по его жилам, и снова он поворачивался лицом к родным местам.
Он был Дервент Коннистон!
Он понимал это, и не было такого часа, когда бы он не задавался мучительным вопросом: а кто такой был этот Дервент Коннистон? Как он жил? Откуда явился и что делал в своей жизни? Мало-помалу, по осколочкам, по отдельным воспоминаниям он старался сложить целостный образ покойного, но все его старания неизменно заканчивались одним и тем же. Несомненно, англичанин был самым честным, отважным и благородным человеком из всех тех, кого он когда-либо знал, но, в сущности говоря, что он представлял собой? Может быть, отщепенца? Может быть, позорное пятно в роду своем?
В поисках ответа Кейт переживал такие моменты, которых никогда до тех пор не знавал. Коннистон со свойственным ему упорством унес в могилу свою тайну. А ему, Джону Кейту, который теперь был уже Дервентом Коннистоном, он оставил в наследство глубокую тайну и тяжелую миссию, которая заключалась в том, чтобы раскрыть: кто он был, откуда пришел и зачем жил на свете.
Очень часто Кейт заглядывался на портрет, который красовался на задней крышке часов, и при виде детских глаз он неизменно вспоминал англичанина на смертном одре.
"Несомненно, - думал он, - эта девочка уже успела превратиться во взрослую женщину!"
Дни сменялись днями и превращались в недели, а под ногами Джона Кейта влажная, сладко пахнущая земля все яснее и шире проступала из-под покровов тающего снега. В начале мая он находился уже в районе Райндирского озера, которое залегало на расстоянии трехсот миль от Баррена. В продолжение недели он оставался в хижине траппера в Бертвуде, а после этого тронулся на Кумберленд-Хауз. На десятый день он подошел к ближайшему посту, а в вечерних сумерках одиннадцатого дня разложил свой костер на берегу желтого Саскачевана.
Могучая река, дорогая с далеких дней юности, снова пропела ему про все то, что время и горе заглушили в его сердце.
Далеко в небо уходила луна. С юга плыл теплый, мягкий ветер, и Кейт, куря трубку, долго сидел так и томительно и со сладкой печалью прислушивался к тихому рокоту, который доносился со всех сторон, воскрешая былое и милое.
Саскачеван всегда был для него чем-то большим, чем рекой. Он вырос с ним и сроднился, сделался как, бы частью его. Волны Саскачевана издавна баюкали все его юношеские мечтания и грезы, и на них разыгрались его первые приключения. Река эта была его товарищем, другом, единомышленником, и ему чудилось теперь, что река так же рада видеть его, как он рад ей. Он улавливал в шепоте вод ее ликование, приветствие, восторг...
Он глядел на серебристые берега, сверкающие в лунном свете, и на него нахлынули бурные волны воспоминаний. В конце концов, тридцать лет - не такой долгий срок, чтобы забыть те чудесные, волшебные сказки, которые возлюбленная мать рассказывала ему, как только садилось солнце и приближался час сна. И он вдруг так явственно вспомнил сказку про реку Кисташивун, где подробно излагалось о том, где и как эта река родилась, как впервые показалась около одного склона западных гор, незнакомых ни с глазом, ни со стопой человека, как спустилась с гор в холмы, а с холмов в равнины, расширяясь и углубляясь с каждой новой милей, как добежала до дверей их домика и в виде подарка принесла на волнах своих золотые песчинки, обогащающие людей.
А отец, со своей стороны, часто рассказывал ему про индейцев и про страну до того, как явились белые люди, и таким образом у него постепенно создалось впечатление, что река эта течет между его отцом и матерью. Она была его первой книжкой сказок и басен, его чудесной страной, неиссякаемым источником волшебных приключений...
В эту ночь Саскачеван был для него единственной вещью, сохранившейся из прошлого. Это был единственный друг, к которому он мог воззвать, единственный товарищ, к которому он мог протянуть руки свои, не боясь ни обмана, ни предательства. И во власти вещей, которые некогда жили, а теперь покоились в вечном сне, он почувствовал могучий прилив странного блаженства, и ему показалось, что дух реки подошел сейчас совсем близко к нему, чтобы приласкать и успокоить.
Протянув вперед руки, он закричал:
- Старая река моя, это - я... я... Джонни Кейт! Я вернулся к тебе! Ты видишь, что я вернулся к тебе?
Читать дальше