Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922 - В зареве революции

Такие случаи в рядах ЧК периодически всплывали. Весной 1918 года в рядах ВЧК уже в столице арестован сотрудник отдела по борьбе с контрреволюцией Венгеров, присвоивший при обыске деньги и ценности арестованного гражданина США Бари, обвиненного в организации тайной группы для помощи белой армии. На следствии в ревтрибунале выяснилось, что Венгеров был до революции уголовным грабителем, а после февральской амнистии Керенского вышел на свободу с каторги, пробравшись позднее в ЧК с поддельными документами на чужое имя под видом политкаторжанина. Пока сложный путь Венгерова в ряды ЧК исследовали, лихой парень сбежал из-под ареста и скрылся, ревтрибунал осудил его к смерти заочно.

Одним из самых известных в этом ряду было дело сотрудника ЧК Косырева в начале 1919 года, но и здесь Косырев и несколько его осужденных подчиненных попались на открытых взятках и воровстве. Сам Федор Косырев начал воровать еще на хлебном месте начальника снабжения Восточного фронта Красной армии и продолжил в контрольно-ревизионной комиссии ВЧК. Когда его уличили уже в откровенных связях с профессиональным ворьем, с загулами и оргиями с ними в ресторане «Савой» и даже в «таскании из ВЧК столового серебра, ложек и чашек», только тогда он оказался под судом ревтрибунала. И тоже в трибунал приезжали лично Дзержинский и Пе-терс, посчитав, что затронута честь ЧК. Когда же выявились все обстоятельства дела, включая взятки и дореволюционный уголовный опыт Косырева как каторжника и обычного убийцы, задушившего при грабеже в Костроме старуху собственноручно, только тогда лихому чекисту Косыреву пришел конец, объявили тоже «примазавшимся к ЧК», и этого последователя литературного убийцы старух Раскольникова расстреляли. Но и это едва ли не исключительный случай, недаром он так всколыхнул ВЧК, вплоть до присутствия Дзержинского на суде.

Оба этих случая с оказавшимися в ЧК уголовными бандитами Венгеровым и Косыревым под легендами революционеров показательны. По мнению исследовавшего кадровый состав первой ВЧК историка Олега Капчинского, незначительное количество выявленных таких фактов в ЧК 1918–1922 годов объясняется лишь тем, что личностью Косырева или Венгерова занялись только после вскрытия их преступления уже в рядах ЧК в собственных корыстных интересах. На самом же деле подобных типов должно было быть гораздо больше, если учесть всю всплывшую в те годы каторжно-дезертирскую пену охочих до подобного промысла людей. Как и практику привлечения в ряды ЧК лиц на основании только их пролетарского или крестьянского происхождения, что позволяло подобным Косыреву получать для своих дел в руки грозный чекистский мандат.

Руководство ВЧК почти всегда проявляло в таких случаях большой интерес; когда под судом ревтрибунала оказывался их бывший сотрудник, Дзержинский часто лично контролировал ход дела при этом. Так после ареста гораздо менее высоко взлетевшего в ВЧК, чем Косырев, чекиста по фамилии Рончевский, обвиненного в измене чекистскому делу и в прикрытии уголовных преступников, Феликс Эдмундович лично затребовал себе все материалы дела по его обвинению. Он изучил материалы следователя ВЧК Грункина в отношении Рончевского и пришел в негодование, на полях обвинительного заключения Грункина остались для историков пометки начальника ВЧК: «Ну и заключение! Шедевр! Все это ведь чепуха! Начавшего это дело Отто из Петроградской ЧК я лично знаю – это маньяк. Он меня пытался убедить, что Урицкого убили евреи! Надо проверить самого составителя этого доклада!» После этих резолюций Дзержинского дело в отношении чекиста Рончевского пересматривали, сам бывший прапорщик царской армии Константин Рончевский в большевики и в ряды ВЧК пришел еще в 1918 году, работал там в Административном отделе и затем в разведке ИНО ВЧК, а выгнан после партийной чистки «за непроявление себя в партработе», недостойное чекиста. К моменту ареста в 1921 году Рончевского обвиняли в прошлых грехах на работе еще в Петроградской ЧК. В самовольном освобождении некоего уголовника Штрауса, в прикрытии спекуляции своей тайной сотрудницы, в несправедливом аресте сотрудника петроградской милиции Лукина (как раз за арест этой торговки-осведомительницы Рончевского обвиняли в своеобразном «крышевании» уголовного элемента), в прикрытии других своих агентов-стукачей от мобилизации на фронт в РККА, в спасении от расстрела некоего «английского шпиона Берга». Все это по отдельности не самые жуткие тогда обвинения, но в совокупности они позволили обвинить Рончевского в злоупотреблении чекистским мандатом, раскопать его состояние какое-то время в партии эсеров и сделать в обвинении вывод о том, что «Рончевский – чуждый для ЧК тип аристократа, склонного к карьеризму и личному обогащению». Дзержинский посчитал, что все это заключение замначальника следственной части ВЧК Грункина составлено наспех и без проверенных доказательств, что сокрытие Рончевским своего буржуазного происхождения и состояние в партии эсеров при поступлении в ВЧК вообще не доказано ничем. По приказу Дзержинского экс-чекиста Рончевского под суд трибунала не отдали и как «не доказавшего своей преданности на чекистской работе» без права возвращения в ряды ВЧК отправили как бывшего офицера в распоряжение военкомата Москвы для мобилизации.