Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922 - В зареве революции

В архивах я откопал протокол одного из первых заседаний ВЧК от 26 февраля 1918 года: «Слушали – о поступке т. Дзержинского. Постановили: ответственность за поступок несет сам и он один, Дзержинский. Впредь же все решения вопросов о расстрелах решаются в ВЧК, причем решения считаются положительными при половинном составе членов комиссии, а не персонально, как это имело место при поступке Дзержинского». Из текста постановления видно: Дзержинский расстреливал лично. Узнать имена расстрелянных мне не удалось и, видимо, уже никому не удастся, но ясно одно – в те времена это был поступок на уровне детской шалости». [12]

Кажется, в эти годы из Дзержинского ушла его своеобразная теплота даже к товарищам по партии, сохраненная поначалу, невзирая на долгие годы тюрьмы и лишений. В эти годы Дзержинский наиболее часто спорит с другими видными большевиками, становится сух с подчиненными и арестованными на допросах. Хотя, благодаря характеру и выработанной в тюрьме потрясающей выдержке, отмечаемой почти всеми знавшими его в те годы, никогда не срывается на откровенное хамство или желчь. Да и в ЧК не дает выхода накопившемуся в демонстративной жестокости, здесь ему можно отдать должное. Споры в руководстве партии и Советского государства, в которых активно участвует в 1919–1922 годах Дзержинский, касаются множества вопросов, но нас интересует плоскость госбезопасности.

А здесь Дзержинский предстает уже явным «ястребом», до последнего сопротивляясь любой попытке урезать огромные права и привилегии своей спецслужбы. Именно в эти годы он особенно отчаянно спорит с наркомом юстиции Курским, доказывая необходимость подчинения ВЧК только напрямую Совнаркому. Наркому юстиции Феликс Эдмундович написал однажды целую отповедь, что позиция Курского «есть буржуазная юстиция для богатых, а на суде говорит мошна, а если к ЧК нет доверия, то нас надо бы разогнать, поскольку мы держимся только на доверии партии, а отдача ВЧК под контроль Наркомюста роняет наш престиж и умаляет наш авторитет, дискредитирует ЧК».

По мнению Дзержинского, Наркомат юстиции имеет общее право следить за законностью в стране и в государственном аппарате, во всех ведомствах, зачем же ему давать отдельные полномочия по проверкам ВЧК? Раздраженный Дзержинский предлагает в этом послании: «Тогда вообще не надо ВЧК, пусть всю борьбу с врагом берет на себя Наркомат юстиции и сам за нее отвечает».

Его полемику с верховным прокурором Советов Крыленко, также покусившимся на безбрежность прав ЧК и ее неподконтрольность органам юстиции, вынужден разбирать в ЦК сам Ленин. Наркома финансов Сокольникова он постоянно критикует за попытки урезать финансовые аппетиты ВЧК, доходя до обвинений главного ленинского финансиста в саботаже против революции.

У Дзержинского позиция была непреклонной, он уже был уверен, что его ЧК стала главным инструментом поддержки советской власти, что огромные полномочия и санкционированная властью жестокость в ее работе необходимы. Именно к этим годам относятся его постоянные воззвания о «необходимости права на бессудные репрессии для ВЧК», о необходимости продолжения «красного террора». В эти же годы он выступил против предложенной Лениным практики массовых высылок из Советской России не принявшей новой власти интеллигенции, предлагая продолжать репрессии и аресты взамен высылок, увеличивающих идейный потенциал российской эмиграции. Он даже примеры приводил в своем докладе на эту тему для ЦК партии в 1921 году: «Вот выпущенный нами поэт Бальмонт ведет против нас злобную кампанию, все эти наши слабости ведут к усилению врагов в эмиграции». Вскоре проведенная под началом Дзержинского советская паспортизация набросит на молодой СССР железный занавес, закрыв вопрос с высылками и вольноотпущенниками советской власти на Запад. На выезд из Советского Союза на долгие годы будет необходимо получить согласие госбезопасности, удостоверяющее благонадежность временно выезжаемого, и эта система сохранится почти на всю советскую эпоху.

Что более всего характеризует Дзержинского в эти годы как явного ястреба и ультрареволюционера, отошедшего от романтических взглядов на дело ВЧК 1918 года, так это его пренебрежение даже к советскому закону, немыслимое в 1918 году для него же. В 1919–1922 годах, по воспоминаниям разных лиц, Феликс Эдмундович в разговорах и документах часто напирал на необходимость полного подчинения ЧК линии партии и решениям ЦК, партийному подходу в рядах своей спецслужбы. «ВЧК должна быть органом ЦК, иначе она превратится в охранку и станет вредна, станет органом контрреволюции» – это его постоянный рефрен тех лет. Стоит пояснить, что Дзержинский имел в виду – без партийной идеологии, только как орган охраны государства, то есть менее политизированная спецслужба обязательно переродится в охранку и будет использована со временем как могильщик революции. О соответствии при этом требованиям закона он говорил нечасто или высказывался в этом отношении даже как правовой нигилист, отсюда и конфликты с руководителями советской юстиции Курским и Крыленко. Дзержинский до конца своих дней будет затем настаивать, что ВЧК не обычная спецслужба, а особый карательный орган для защиты революции.