Игорь Симбирцев - ВЧК в ленинской России. 1917–1922 - В зареве революции

В знаменитой Бутырке случился еще один эпизод, о котором «ничего не знала» официальная советская история и который сейчас очень интересует исследователей жизни Феликса Эдмундовича. Он оказался в тюремном лазарете зверски избитый соседями по камере, то ли уголовниками из личной неприязни, то ли представителями небольшевистских партий в жаркой политдискуссии, то ли (есть и такая версия) из-за подозрений истинных или ложных в доносительстве – история очень темная. И здесь же, в Бутырке, уже опытного каторжанина Дзержинского застала Февральская революция, в числе многих других узников он покинул тюрьму, где за ним оставалось еще шесть неотбытых лет каторжного срока, вновь поступив в распоряжение большевистской партии. Вопреки упорному слуху советских времен, Дзержинский не был единственным человеком, сумевшим до революции бежать из Бутырки, спрятавшись в выносимом за стены тюрьмы мусорном баке. Он вообще из Бутырской тюрьмы не бежал, заключенного одиночной камеры под номером 217 освободила отсюда толпа восставших в 1917 году москвичей.

С такой биографией и с таким характером в бурном 1917 году Дзержинский быстро занял место в ближайшем ленинском окружении, вошел в ЦК партии и был одним из самых деятельных участников захвата большевиками власти в стране в октябре 1917 года. За этим последовало назначение Дзержинского в Военно-революционный комитет большевиков, его работа комендантом штаба большевистского восстания в Смольном дворце. В ВРК Дзержинский запомнился осенью 1917 года своим радикализмом и почти слепой верой в линию Ленина во всем, что касалось готовившегося большевистского переворота. На заседании ВРК за десять дней до большевистского восстания в октябре 1917 года именно Дзержинский из всех ленинцев больше всех набрасывался с обвинениями на Каменева, сомневавшегося в необходимости выступать немедленно и даже допустившего утечку информации об этом на сторону. Именно Феликс Эдмундович тогда требовал изгнания Каменева из ЦК партии, хотя даже решительные Сталин и Троцкий звали к единению и примирению накануне решающего выступления. А затем пришло 20 декабря 1917 года, с этого момента и до своей смерти целых девять лет этот человек был у руля принципиально новой спецслужбы Советской России. Впервые в истории спецслужб России их возглавил вчерашний подпольщик и каторжник, не раскаявшийся по примеру графа Толстого при Петре I или князя Ушакова при Анне Иоанновне бунтовщик династической оппозиции, а идейный враг прошлого режима из стана победителей.

К моменту назначения главой госбезопасности советского государства Феликсу Эдмундовичу было сорок лет, а за плечами уже двадцатилетний стаж политической борьбы, подполья, шесть тюремных и каторжных сроков, одиночки и карцеры, драки с конвоем, побеги, эмиграция, подхваченный в Седлецкой тюрьме туберкулез. В ленинском окружении к 1917 году не многие даже из профессиональных подпольщиков могли похвастаться таким набором заслуг перед революцией, это и предопределило назначение Дзержинского главой тайной службы, к тому же он двадцать лет изучал работу царского тайного сыска с противоположной стороны – тоже бесценный опыт.

Начало 1918 года, до официального старта «красного террора» и серьезной Гражданской войны в стране, являет собой короткий период романтического настроя внутри ЧК, когда многие идейные революционеры в ее рядах еще верили в определенную законность, в кратковременность репрессивного характера своего учреждения, даже в гуманность революции к поверженному врагу. И об этом до обрушения кровавой лавины с осени 1918 года они говорили всерьез. Когда киношные чекисты, оттаскивая свежие трупы ими же расстрелянных лиц, рассуждают, что скоро изведут последнюю контру, построят на земле прекрасный сад и сами успеют в нем погулять, то можно не сомневаться: большинство из реальных их прототипов говорили такое вполне искренне. Кто-то эту страшную романтику на первой крови революции и эту веру в краткость репрессий назовет извращенной и чудовищной, но она, безусловно, среди значительной части чекистов 1918 года присутствовала. И формировал это ощущение именно Дзержинский и его главные помощники в ВЧК этого короткого романтического периода революции.

Именно к этому первому году работы Всероссийской ЧК относятся и написанные лично Дзержинским инструкции о гуманном отношении с арестованными или о достойном поведении сотрудников ЧК при обысках. Именно в это время могли со снисходительным прощением выпустить под подписку о прекращении борьбы с Советами даже высокопоставленного царского чиновника или черносотенного лидера (а вскоре за одно родство с такими людьми будут брать по ночам и расстреливать толпами в подвалах). Тогда даже задержанного экс-директора царского Департамента полиции Лопухина из-за истории с выдачей им провокатора Азефа и отбытием за это царской ссылки в ЧК встретят почти дружески, а бывшего шефа царских жандармов Джунковского сделают временным консультантом при ВЧК. Позднее уже совсем старика Джунковского расстреляют в подвале НКВД, а Лопухина от такой участи спасет лишь быстрая эмиграция в годы еще не тотального озверения советской госбезопасности.