Мария Сергеенко - Жизнь древнего Рима.

Ювенал изображает своего грамматика нищим бедняком, с полуночи сидящим в убогом школьном помещении, которое украшают «облезлый Флакк и покрытый черной копотью Вергилий» (7. 215—243). Светоний говорит о бедности некоторых известных грамматиков: Орбилий умер бедняком, Валерий Катон «жил почти в нищете»; очень беден был Юлий Гигин. Им можно противопоставить других людей, несомненно состоятельных: Ремий Палемон получал ежегодно от своих учеников 400 тыс. сестерций; у Гнифона был собственный дом; Эпафродит, живший при Нероне, имел в Риме два дома и библиотеку в 30 тыс. томов (Suidas, s. v.). Нечего и говорить о Веррии Флакке, учившем внуков Августа. Между двумя крайностями, нищетой и богатством, была середина, и большинство учителей на этой середине и держалось. Школы были многолюдны (Quint. I. 2. 15-16; Iuv. 7. 240); за каждого ученика учитель получал, за год разом, по свидетельству Ювенала, пять золотых – около 25 руб. (7. 242 и схолия). Так было в Риме; в Венузии учитель получал плату ежемесячно (Hor. sat. I. 6. 75); может быть, это было обычаем во всех провинциальных городах Италии [119].

Окончив «среднее образование» у грамматика, мальчик поступал в «университет» – риторскую школу. Было ему в это время лет 13-14, иногда немногим больше, иногда значительно меньше; по справедливому замечанию Квинтилиана, дело было не в годах, а в способностях: у ритора занимались и юноши, и подростки (II. 2. 3). Мы видели, что от грамматика они приходили уже основательно подготовленными.

Риторику привезли в Рим греки, и они же стали ее преподавать. Латинской риторики как науки, как τεχνη, не было: «знай то, о чем будешь говорить: слова придут» («rem tene; verba sequentur»), – учил старый Катон. Когда в 155 г. до н.э. афиняне послали в Рим с политическим поручением знаменитейших писателей и ораторов Карнеада, Диогена и Критолая, искусная диалектика которых произвела глубокое впечатление на римское общество, особенно на молодежь, он добился их высылки, ссылаясь на то, что пребывание людей, которые могут убедить слушателей во всем, чего ни захотят, опасно (Plut. Cato mai, 22). Напрасный труд! Люди, готовившие себя к политической карьере, видевшие себя в будущем правителями государства, высоко оценили умение убеждать аудиторию в том, что им желательно. Греческие риторы появляются в Риме и открывают свои школы. Они доступны отнюдь не всякому: уроки риторов обходятся недешево и учиться у них можно, только в совершенстве зная греческий язык. Правительство поэтому и не чинит риторам препятствий: их школы подготовляют аристократическую молодежь, их детей, которые потом станут во главе государства. Позиция его резко меняется, когда в самом начале I в. до н.э. Л. Плотий Галл [120], сторонник Мария, открыл школу, в которой повел преподавание риторики на латинском языке. Цицерон вспоминал, как устремились к нему ученики и как он сам огорчался, что ему запретили оказаться в их числе: «Меня удерживал авторитет ученейших людей, которые считали греческие упражнения лучшей пищей для ума» (Suet. de rhetor. 2). Сенат заволновался: можно ли допустить, чтобы оружие, владеть которым до сих пор учились только их сыновья, взяли в свои руки представители других классов, защитники иных интересов? В 92 г. цензоры Гн. Домиций Агенобарб и Л. Лициний Красс (знаменитый оратор) издали эдикт «о запрещении латинских риторских школ». Эдикт этот дословно приведен у Авла Геллия: «Нам сообщено, что есть люди, которые ввели новый вид преподавания и к которым в школу собирается молодежь; они дали себе имя латинских риторов; юноши сидят у них целыми днями. Предки наши установили, чему учить своих детей и в какие школы желательно им ходить. Эти новшества, установленные вопреки обычаям и нравам предков, нам не угодны и кажутся неправильными» (XV. 11). Плотий вынужден был распустить своих учеников; латинские риторические школы появились только при Цезаре [121].

Создателем латинской риторики был Цицерон; он изложил теорию греческого красноречия, переведя при этом технические термины риторских школ на латинский язык; с практическим приложением теории учащиеся могли познакомиться на его же речах.

Риторская школа была до известной степени учебным заведением «специальным»: она готовила оратора. В республиканское время оратор был крупной политической силой; Август, по определению Тацита, «усмирил» политическое красноречие (dial. 38), и юноше уже нечего мечтать о том, чтобы «слово его управляло умами и успокаивало сердца» (Verg. Aen. I. 149—153); полем его деятельности остается суд, где он будет выступать обвинителем или защитником (адвокатом, – сказали бы мы). Количество судебных дел в Риме было очень велико: Светоний пишет, что на двух прежних форумах стало тесно от людской толпы и множества судебных заседаний, и Август поэтому выстроил свой – третий – форум (Aug. 29. 1), значительно увеличил количество судей и понизил возраст, требуемый для избрания в судьи (32. 3); Калигула, «чтобы облегчить труд судей», опять увеличил их число (Suet. Cal. 16. 2); при Веспасиане количество тяжб настолько возросло по причине предшествующих смут, что для решения их пришлось прибегнуть к мерам экстраординарным (Suet. Vesp. 10). Хороший адвокат бывал завален делами. Плиний Младший стонал, что он «давно не знает, что такое отдых, что такое покой», потому что ему непрерывно приходится выступать в суде (epist. VIII. 9. 1). И опытный адвокат в полном сознании своей силы произносит: «Панцирь и меч хуже охранят в бою, чем красноречивое слово в суде, ограждение и оружие для подсудимого, которым ты его защитишь и поведешь в нападение» (Tac. dial. 5).