Дмитрий Винтер - Почему Сталин проиграл Вторую мировую войну?

Однако оставалась независимая деревня. Ее самостоятельность необходимо было ликвидировать больше, чем чью-либо еще. Ведь именно свободное крестьянство (составлявшее к 1929 г. более 80 % всего населения страны) «воспротивилось бы советизации Эфиопии и Антарктиды, потому что за Коминтерн и его авантюры расплачиваться мужику и кровь лить — мужику» (Суворов В. Последняя республика. С. 77).

Что было проделано с крестьянством в 19 291 933 гг. — известно, повторяться не буду. Отмечу только, что коллективизация обошлась российской деревне в 15–20 млн жизней, считая и голод 1933 г., вызванный сопротивлением коллективизации со стороны крестьянства. Непокорных крестьян попросту вымаривали.

Следующим этапом стало «наведение порядка» в стране в целом. Прежде чем ввести драконовские указы военного времени, которые и были проведены в жизнь в 1940 г. — о запрещении перемены работниками места работы по собственному желанию от 26 июня 1940 г. и о принудительном переводе с одного места работы на другое от 19 октября того же 1940 г. — требовалось создать такую атмосферу в обществе, чтобы «никто не пикнул», когда эти меры станут осуществляться (Суворов В. День-М. С. 220–221). Ну, и когда со вчерашними заклятыми врагами — фашистами — пакт будем заключать, тоже чтобы никто не выступал. Да и вообще чтоб никто не выступал, что бы власть ни делала. Скажем завтра, что вешать будем — так чтобы спросили только, «веревки свои приносить или профком обеспечит»!

С 1 декабря 1934-го по 22 июня 1941 г. в процессе такого вот «наведения порядка» было арестовано 18,86 млн человек, из них 7 млн расстреляно. Из остальных только 200 тысяч дожили до «хрущевской оттепели».

Сталинский тезис об «обострении классовой борьбы по мере движения к социализму», тоже осужденный при Хрущеве, таким образом неожиданно оказывается в принципе правильным, хотя и с двумя оговорками. Во-первых, под «социализмом» следует понимать то, что понимал Сталин — тотальную несвободу и тотальное подчинение всех сторон экономической, общественной и личной жизни тоталитарному государству. А во-вторых, «классовая борьба» — это не сопротивление «недорезанных буржуев» и прочих «недобитых эксплуататорских классов», а сопротивление народа в целом данному процессу. Чтобы его сломить, потребовались многие миллионы жертв.

Неудивительно, что в такой обстановке лозунг «Превратить войну германскую в войну гражданскую» должен был поначалу встретить весьма ощутимую поддержку, так что в начале войны советский народ просто не желал в значительной своей части воевать за сталинский режим. И действительно — что собой представляет Гитлер и что он несет России, мало кто понимал, поскольку еще не было собственного опыта, тогда как в отношении Сталина собственный опыт был — душегубская коллективизация, великий украинский (а также южнороссийский и казахстанский) голодомор 1933 г., 1937 год, указы 1940 г. о запрещении самовольной смены места работы (26 июня) и о праве государства переводить рабочего на другое предприятие без его согласия (19 октября), фактически превращавшие промышленных рабочих в рабов (а крестьяне были превращены в крепостных еще раньше).

Тем, кто это прошел, естественно было думать так: приход иностранной армии означает свержение большевизма, а чем отличается Гитлер от Рузвельта и Черчилля, советский колхозник, например, плохо себе представлял: «о тот год еще не гундосило радио по избам, и газеты читал не в каждой деревне один грамотей, и все эти Чжан Цзо-Лины, Макдональды и Гитлеры были русской деревне чужими, равными и ненужными болвашками» (Солженицын А.И. Архипелаг ГУЛАГ. Часть V. Глава 1).

Да если бы колхозники и были как следует обработаны советской пропагандой (как городское население), то ведь «осточертелая ненавистническая агитация по системе «кто не с нами — тот против нас» никогда не отличала позиций Марии Спиридоновой от Николая II, Леона Блюма от Гитлера, английского парламента от германского рейхстага». Так почему же должны были эти люди «фантастические по виду рассказы о книжных кострах на германских площадях, о воскрешении какого-то древнего тевтонского зверства (напомню, что о зверствах тевтонов изрядно прилыгали и русские газеты в Первую мировую войну) отличить как правду и в германском нацизме, обруганном в тех же — предельных — выражениях, что раньше Пуанкаре, Пилсудский и английские консерваторы, узнать четвероногое, достойное того, которое уже четверть века вполне реально и во плоти когтило и город, и деревню, и Архипелаг, и их самих» (там же).