Евгений Тарле - ПОЛИТИКА - История территориальных захва­тов. XV—XX века - Сочинения

Нужно сказать, что Витте, по собственным заявлениям, вообще в особую политическую прозорливость других не верил, и эти опубликованные в 1926 г. в «Красном архиве» архивные документы (телеграммы Витте к Коковцову и Коковцова к Витте), которые мы тут цитируем, носят характер наставлений со стороны графа Витте несколько заблуждающемуся и как бы оправдывающемуся в чем-то Коковцову.

По возвращении Коковцова в Петербург Витте решил непосредственно сам вступить в эту трудную негоциацию. Он вызвал в Россию Нетцлина. главу французского синдиката, для тайных переговоров (приезд Нетщшпа был обставлен таким секретом, что его поселили в Царском Селе, во дворце Владимира Александровича). Конечно, Нетцлин был снабжен инструкциями не только от синдиката, но и от людей, стоявших повыше: уступив по вопросу о Думе (сначала Нетцлин требовал, чтобы заем был заключен после созыва Думы и. значит, только с ее согласия, а Витте категорически отверг это условие), Нетцлин настоял на другом: заем должен был состояться лишь после того, как мароккекий вопрос будет в Алжезнрасе улажен. После этого центрального пункта все остальные были решены Нетцлином и Витте очень быстро — в пять дней (сумма займа была намечена в 2750 миллионов франков, фактически она оказалась равною 2,25 миллиардам франков = 843,75 миллиона рублей золотом; годовой процент — 6 %; заем не подлежал конвертированию раньше 10 лет). Переговоры и их результат должны были держаться в строгой тайне.

Французское правительство получило то, чего оно домогалось: оно держало теперь в своих руках русскую дипломатию вплоть до конца Алжезирасской конференции. Витте тоже получил то, что хотел: заем до Думы, без Думы, против Думы, и заем колоссальный, в самом деле оказавшийся надолго родником живой воды для надломленного и истощенного русского политического строя. Но отныне все зависело от событий на Алжезирасской конференции, а тут положение Витте оказывалось не из легких: Германия раздражалась, тянула переговоры, ожесточенно спорила. Часто казалось, что конференция будет тянуться еще долгие месяцы. Это происходило от двух причин. Во-первых, если уже к концу 1905 г. Вильгельм и Бюлов несравненно меньше желали созыва этой конференции, чем весной того же 1905 г… когда они сами ее потребовали, то с начала 1906 г., когда представители держав съехались в Алжезирасе, для германского императора и его советников стало уже совершенно ясно, как они жестоко ошиблись. Наихудшие их опасения оправдались: с ними голосовала одна Австрия, против них — все остальные державы. Французы стали неуступчивы, и поведение германского правительства делалось все раздражительнее. Во-вторых, Германии хотелось затягивать конференцию еще и потому, что игра Витте была вполне, наконец, разгадана в Берлине. Его переговоры с Нетцлином, конечно, не могли остаться для Берлина тайной. Помешать займу, отдалить заем значило, быть может, отдалить Россию от Франции, показать Витте, что, разорвав бьоркское соглашение, он отныне должен считаться с враждой Германии. И это — тем более, что после переговоров с Нетцлином Витте принужден был снабдить русского представителя в Алжезирасе (Кассини) вполне уже определенной инструкцией: поддерживать беспрекословно все французские требования и голосовать всегда с французами. Витте понял, что «германский император знает, что нам нужны деньги, что правительству нужно сделать большой заем, и, не желая этого, делает затруднения в Алжезирасе». И в конце января, и в феврале Витте зондировал почву в Париже и, получая неизменный ответ со ссылкой на Алжезирас, решил, наконец, обратиться к Вильгельму. Через русского посла в Берлине Остен-Сакена до сведения Вильгельма и Бюлова было доведено мнение русского правительства, что Франция дошла до пределов уступчивости, а Германия как бы ведет дело к разрыву, <(Мы отказываемся верить, чтобы император Вильгельм, с твердым убеждением высказавшийся пред нашим августейшим монархом за необходимость, в интересах всего человечества, сохранения мира, а также сближения, при посредстве России, между Германией и Францией, решился вызвать разрыв конференции…» Это граф Витте манил Вильгельма надеждой на возобновление в том пли ином виде бьоркских переговоров. Другим аргументом, которым Витте хотел подействовать на германского императора, являлась необходимость борьбы против всесветной революции (в которую сам граф Витте нисколько не верил): «Германскому правительству также хорошо известно, что с благополучным окончанием Алжезирасской конференции тесно связан вопрос о чрезвычайно важных для России денежных операциях; только с осуществлением последних императорское правительство в состоянии будет принять все необходимые меры к окончательному искоренению революционного движения, имевшего уже отголосок в соседних монархических государствах, которыми было признано необходимым действовать сообща против надвигающейся опасности со стороны анархических международных обществ».