Борис Николаевский - История одного предателя

И вот теперь, из дальнейших рассказов Бурцева, Лопухин узнавал, что и этот последний удар был нанесен ему все тем же «Раскиным»: это он разработал план покушения на вел. кн. Сергея, это он снарядил в путь отряд террористов, это он вложил бомбу в руки того, кто потом убил… И опять не хотелось верить в правильность рассказа, — но не верить было нельзя: указания были точны, ссылки на живых людей внушали доверие.

Бурцев продолжал свой рассказ, перейдя к позднейшим периодам деятельности таинственного «Раскина». Последний вскоре изменил свое поведение, и с этого момента как будто бы злой рок навис над всеми предприятиями Боевой Организации. Ни одно покушение не стало больше удаваться. Даже наиболее тонко задуманные планы, даже наиболее хорошо законспирированные группы проваливались, людей арестовывали или они были вынуждаемы бежать, не доведя до конца начатых дел.

Все это менее интересовало Лопухина. Симпатий к революционерам он не питал. В свое время он сам без всяких колебаний их и в тюрьмы сажал, и на казнь посылал. Ведь и «Раскину» он именно для того деньги платил, чтобы тот выдавал революционеров, и если бы этот «Раскин» в свое время «честно» ему, Лопухину, служил, то рассказы Бурцева никакого возмущения в Лопухине не вызвали бы. Но теперь, когда он узнал, что этот «Раскин» обманывал и предавал не одних только революционеров, но и тех, кто ему за предательство деньги платил, обманутый «Раскиным» Лопухин начинал почти сочувствовать даже преданным «Раскиным» революционерам. Он всегда не любил этого «Раскина»: не мог преодолеть барского чувства брезгливости, — пережитка той эпохи, когда складывалась поговорка о том, что «предателям платят, но их не уважают». Теперь к брезгливости прибавлялось раздражение обманутого человека. Как можно было дать так глупо себя обмануть? И кому? Человеку, которого презирал, которому никогда по настоящему не верил, относительно которого всегда знал, что он способен на предательство из-за денег. Вспоминалось, что и раньше целый ряд моментов в поведении «Раскина» наводил на сомнения, заставлял думать, что он говорит не все, что знает. Особенно ясно это было видно из некоторых его докладов от зимы 1904–05 гг., из которых следовало, что «Раскин» играл в партии значительно более крупную роль, чем он это обычно признавал. Ведь и тогда Лопухину приходила мысль, не следует ли вызвать «Раскина» для объяснений? Не будет ли правильнее положить конец той игре, которая начата по требованию Плеве? Решимости поднять это дело тогда не нашлось: при всех своих недостатках «Раскин» все же был очень полезен, расход на уплату ему жалования с полицейской точки зрения во всяком случае покрывался с лихвой… И несмотря на все свои сомнения, несмотря на понимание опасности игры, Лопухин тогда старательно закрывал глаза на поведение своего сотрудника.

А теперь, в дополнение ко всему, вставал и еще один вопрос: на свой ли только риск действовал «Раскин», ведя такую смелую игру? Лопухин помнил отзывы о «Раскине» хорошо его знавшего Зубатова: последний всегда подчеркивал, что «Раскин» человек в высшей степени осторожный, почти трусливый. Разве мог этот трус самостоятельно вести столь смелую игру? Не скрывался ли за его спиной кто-то значительно более сильный и влиятельный, преследовавший свои далеко идущие цели, в руках которого «Раскин» был только пешкой?

Чем больше Лопухин думал над этим вопросом, тем определеннее он склонялся к положительному ответу.

За годы своего пребывания на посту директора Департамента Полиции он имел возможность заглянуть в наиболее прикровенные тайники той кухни взаимных интриг и подсиживаний, которая скрывается в непосредственной близости от самых вершин правительственной власти, — и знал, что во время ведущейся там ожесточенной борьбы люди способны не останавливаться буквально ни перед чем. Это была не простая догадка, не произвольное предположение. Лопухин знал факты, которые подтверждали эту его оценку. К нему самому никто иной, как председатель комитета министров Российской Империи, С. Ю. Витте, — тогда еще не «граф», — обращался с предложением, в возможность которого Лопухин никогда бы не поверил, если бы не слышал его непосредственно из уст самого Витте. Этот последний перед тем только что потерпел жестокое поражение в своей борьбе против Плеве, и был раздражен против царя, который, по своей обычной манере, в последний момент предал его, нарушив все прежние обещания. Ряд обстоятельств давал Витте основание предполагать, что Лопухин будет на его стороне, и в интимной беседе с ним, глаз на глаз, Витте развил план ничего иного, как цареубийства, совершаемого Департаментом Полиции через посредство революционных организаций: